Когда падают звезды

Русская путешественница встала, надела на тонкий шелковый пеньюар свой суконный восточный кафтан и затянула на нем кушак, сверху набросила на плечи пуховую шаль. Море за большим решетчатым окном сверкало и искрилось под полной, ясной луной и притягивало к себе. Аржанова открыла вторую дверь, ведущую из каюты на «галерею» — узкий длинный балкон, что проходил от правого до левого борта «Хотина» где-то посередине высокой полукруглой кормы, украшенной резьбой и позолотой.

Сделав всего один шаг, Анастасия очутилась над темной гладью воды и оперлась руками о перила. Три кормовых фонаря скудно освещали «галерею». Три дорожки желтого света, слегка колеблемые вечно двигающейся пучиной, уходили от черной деревянной стены вниз и терялись где-то в просторной Гёзлёвской гавани.

Она прислушалась.

Теперь Аржанова лучше понимала слова командора о том, будто корабль есть живое существо. Собранных из распиленных и высушенных деревьев, некогда тянущихся к солнцу, он как будто и поныне сохранял их бесприютные души. Он постанывал, поскрипывал, вздыхал, жаловался на тяжелую жизнь. Надежно проконопаченные его борта и палубы пахли смолой, настоящим лесным запахом. Туго свитые из пеньки разнообразные канаты, натянутые повсюду, чем-то напоминали сухожилия и нервы, благодаря которым деревянное чудище, построенное людьми, оживало, двигалось, успешно боролось с ветром и волнами.

— Вам нравится крымская ночь? — раздался голос рядом, и, обернувшись, Аржанова увидела Тимофея Козлянинова.

— Да, — ответила она.

Вторая дверь капитанской каюты, остекленная до половины, тоже выходила на «галерею», но несколько дальше, примерно в двух метрах от правого борта. Командор, если он, конечно, не спал, мог сразу увидеть прекрасную пассажирку. Он не поленился надеть весь свой флотский мундир, за исключением треуголки, и выйти к Аржановой, чтобы задать вопрос совершенно необязательный.

Теперь они стояли рядом, почти соприкасаясь плечами. Как ни мал на самом деле был «Хотин», никогда прежде Аржанова и капитан бригадирского ранга не встречались на нем в такой таинственной и даже интимной обстановке. Луна зашла за тучу, и теперь глубокая тьма обнимала черноморские пространства, пологие пустынные берега полуострова, древние крепостные стены и корабль, чуть-чуть покачивавшийся. В космической тишине и темноте, едва прорезаемой неверным светом фонарей, дышалось легко и свободно, а предметы теряли привычные очертания.

— Страшно мне оставлять вас здесь, — признался мужественный мореход.

Она пожала плечами:

— На все воля Божья.

— Я написал письмо матушке о своем намерении жениться и, вернувшись на базу в Керчь, отправлю его фельдъегерской почтой.

— Но я еще не давала согласия.

— Месяц пройдет скоро, любезная Анастасия Петровна. А матушку надо подготовить. Она у меня человек строгих правил.

— Вот оно как…

Глядя в голубые глаза командора, Анастасия сейчас же забыла о сказанном. Да и моряк, сообщив ей, так сказать, официальную информацию, собирался говорить про другое. Вернее, не говорить, но действовать.

Она не стала сопротивляться его жадным, нетерпеливым ласкам. Только обняла его за шею обеими руками и отвечала на поцелуи. Сначала на деревянный пол «галереи» упала шаль, потом — суконный кафтан. Дошла очередь и до шелкового пеньюара. Быстро он освободил ей плечи от тонкой блестящей ткани и горячими ладонями дотронулся до обеих грудей, сжимая их упругую плоть. Темно-розовые соски уже твердели под его пальцами. Наклонившись, командор хотел поцеловать ложбинку между двумя прелестными холмиками, как вдруг увидел длинный шрам, выступающий на матово-белой коже наподобие грубого шва и пролегающий точно посередине.

— Что это? — спросил Козлянинов, не выпуская свою возлюбленную из объятий.

Жаркое неровное дыхание сильного мужчины, пребывающего в возбуждении, коснулось ее шеи. Ощущая, как и ее самое захлестывают какие-то первобытные эмоции, Анастасия помедлила и ответила с усмешкой:

— Это — сувенир.

— Сувенир?! — Он был ошеломлен.

— Да. От турецкой разведки мухабарат.

— Где ты его получила?

— Здесь, в Крыму.

— Они пытали тебя?

— Пытали.

— А потом? — Капитан хотел спросить еще о чем-то, но во-время остановился.

— Потом мои люди прискакали в этот караван-сарай у деревни Джамчи и перебили их. Правда, один ушел. Резидент мухабарата в Крыму, двоюродный брат светлейшего хана Казы-Гирей. Все нынешнее лето мы охотились за ним, но не поймали. Прямо не человек, а змея. Теперь он где-то здесь. Я чувствую его присутствие. И наша новая схватка — не за горами…

Командор двумя руками сжал ее щеки и приблизил ее лицо к своему, заглянул в светло-серые глаза Флоры, как в бездонный колодец. Она не отвела взора.

— Я люблю тебя, — сказал мужественный мореход. — Я буду любить тебя вечно. Наши дети унаследуют этот железный характер. Несгибаемая воля, безграничная вера в Иисуса Христа, приверженность великой государыне. Они будут служить России к вящей славе обоих древних родов — Козляниновых и Аржановых…