Когда падали стены… Переустройство мира после 1989 года

Гюнтер Грасс, автор левых убеждений, имевший большую популярность интеллектуал, жестко выступил против идеи «конгломерации власти» в сердце Европы, призывая вместо этого к «конфедерации двух государств, которым предстоит самоопределиться». Другими словами, он хотел устроить «сеттльмент» между Западом и Востоком. Он настаивал на том, что прошлое мертво: «Дело совсем не в том, чтобы оглядываться на Германский рейх, в каких бы границах он ни был, 1945 или 1937 года; это все в прошлом. Нам надо заново самоопределиться»[445].

Оскар Лафонтен из СДПГ, соперник Коля за пост канцлера, также занял диаметрально противоположную позицию. Невзирая на беспорядки, предшествовавшие падению Стены, он предупреждал о «спектре мощного Четвертого рейха», который будет «устрашать наших западных соседей, не меньше, чем восточных»[446]. И 8 ноября, после того как Коль восхвалял единство через самоопределение, Лафонтен проклинал призывы к единому национальному государству как «неправильные и устаревшие»[447]. Если границы будут открыты, Лафонтен предсказывал возникновение тяжелой, почти бредовой атмосферы «национального опьянения» и упрямо спрашивал, правильно ли будет, если все восточные немцы явятся на Запад и просто получат доступ к преимуществам системы социального обеспечения ФРГ. Принимая во внимание грядущие федеральные выборы, он пытался сыграть на беспокойстве западных немцев, которые, по опросам Гэллапа, были готовы помогать Восточной Германии финансово, но без повышения налогов для них самих[448].

Особенно поразительным стало отрицание воссоединения со стороны Эгона Бара (СДПГ), который в 1960-е гг. был отцом Новой восточной политики, основанной на идее, что «изменения через сближение» проложат дорогу к единству. Накануне 9 ноября он говорил, что люди должны перестать «мечтать и болтать о единстве»[449]. И он отрицал приоритет, отдаваемый «лжи» об объединении, – бормоча, что это «отравляет» атмосферу и порождает «политическое загрязнение». Потом он занял осторожную линию, предпочитая медленное приближение к воссоединению, и оставался в тени Лафонтена[450].

Внутри СДПГ только Вилли Брандт, старый патрон Бара, высказывался за единство. Будет непростительно, провозглашал он, задраить люки на Западе[451]. Германское единство сейчас это только вопрос времени, и оно не обязательно должно воспоследовать за достижением единства Европы. Этим Брандт дистанцировался от линии Лафонтена–Бара в своей собственной партии, и в более общем плане от тех слева, кому была ближе прежде всего панъевропейская структура или горбачевский «Общеевропейский дом», внутри которого могла объединиться Германия[452]. Он также отстранился от геншеровского «Плана-Европа», вброшенного в октябре, который предполагал, что восточные европейцы, включая ГДР, будут интегрированы в ЕС в то самое время, когда Брюссель вовсю продвигался к валютному и экономическому союзу[453].

Ирония заключалась в том, что по вопросу германского единства позиция, занятая Лафонтеном и Баром, оказалась ближе к позиции оппозиции в ГДР (и даже к реформаторам в СЕПГ), чем к точке зрения их собственного федерального правительства в Бонне. На самом деле, писатели и клирики, представлявшие оппозицию в Восточном Берлине, призвали 26 ноября к независимой самодостаточности ГДР, полагая, что у них все еще есть шанс как «равных соседей всех европейских стран развивать социалистическую альтернативу ФРГ»[454].

Коль и Тельчик были особенно обеспокоены заявлением премьер-министра Восточной Германии Ханса Модрова в его первой «правительственной декларации» 17 ноября. Он обещал тайное голосование на многопартийных выборах в 1990 г., а также глубокую перестройку командной экономики, но не немедленный переход к рынку. Модров был уверен, что решающие изменения в Восточной Германии положат конец «нереалистичным и опасным спекуляциям на тему объединения». Он предложил, что стабильная ГДР – это первоочередное условие для более широкой стабильности в Центральной Европе, и даже для Европы в целом. В этом смысле, глядя на Бонн, он провозгласил, что его правительство будет «готово к переговорам» об установлении отношений с Западной Германией на «новом уровне». Его целью был «договорной союз», который будет построен на основе комплекса политических и экономических союзов (Ostpolitik и Osthandel), подписанных между двумя государствами в предыдущие десятилетия[455].