Когда папа варвар

А сейчас там сидит Алёна, и в глазах тех, кто принёс ей еду, я вижу изумление.

- Давай, ешь, тебе надо восполнить силы, - я подвинул к ней тарелку с нарезанным мясом, потянулся к бутыли с вином.

- Спаси-ик-бо, - икнула она от удивления и таки последовала моему совету - принялась уплетать еду за обе щеки.

Я довольно улыбнулся, шикнул на парней, чтобы не задерживались тут да не глазели на невиданное зрелище, взял кубок.

- Нет, ты это видел? - услышал я краем уха отдалённый возглас.

- Да, но глазам до сих пор не верю! - чтоб их, не могут тише разговаривать?

Я даже вино немного пролил - отвлёкся на их болтовню.

- Чтобы Зигвальд Свирепый нёс какую-то бабу на руках.

- Посадил на свой стул.

- Решил сам налить вина!

Эти два балбеса так орали, перебивая друг друга, что я чуть не вскочил, чтобы догнать и дать подзатыльника.

- Сколько нам ещё осталось плыть до Эйрона? - прожевав, спросила Алёна.

Она игнорировала все эти выкрики, уже затихшие, но до сих пор стоявшие у меня в ушах.

- Завтра к вечеру должны прибыть, максимум послезавтра утром, - вместо того, чтобы подать кубок девушке, я осушил его сам.

Потом снова наполнил и подал ей.

- Хорошо, значит, у нас есть время поговорить об Илюше, - она приняла вино, отпила, немного закашлялась и снова взялась за еду.

- Зачем? - я не совсем понимал смысла в этом разговоре. - Для начала нам нужно его спасти, а уже потом по ситуации...

- Согласна, но потом, боюсь, будет не до этого: захлестнут эмоции, ты можешь, сам того не подозревая, наломать дров. Поэтому лучше сейчас, пока рядом нет Илладара, мы обсудим, что такое детское восприятие и абсолютная любовь к родителям.

Приплыли. Нет, по большому счёту я практически дозрел до всего этого, но именно сейчас я испытывал настоятельную потребность накормить эту несносную пигалицу, а ещё умудриться не сорваться и не... выпороть. Потому что меня безумно злило то, как она рисковала собой, как спала больше трёх суток кряду, заставив меня изрядно поволноваться, и как нёс её на руках тот наглый тип.

Так, всё, ты - мужик! Держи себя в руках! Тем более речь пойдёт о твоём сыне и вашем с ним будущем. В крайнем случае, выпорешь потом.

Алёна

Я смотрела на Зигвальда и не понимала собственных чувств. Это были очень сильные ощущения, руки так и зудели стукнуть его, хотя до этого я лишь хотела есть и говорить.

- Прежде чем мы начнём, я настаиваю на твоём полном насыщении, - Зигвальд встал, отошёл к противоположной стене.

Немного отпустило. В смысле стукнуть его хотелось всё меньше, точнее, отшлёпать по заднице. Странное желание. Что-то всколыхнулось, какая-то неясная мысль. кажется, я что-то важное узнала в сегодняшнем сне, но что именно - не помню.

- Хорошо, но ты никуда не уходи, - я тряхнула головой, вновь принялась жевать и пить, пить и жевать, пока не добралась до похлёбки.

Она оказалась отвратительной. Нет, серьёзно, там смешали всё: рыбу, мясо, крупу, овощи

- брр!

- Всё, я наелась, - аппетит действительно улёгся.

Точнее, отбился.

- Хорошо, только нам лучше не приближаться друг к другу, - выдал он неожиданно.

Хм, обычно так говорят девушки, а не наоборот.

- Ладно, - не стала заморачиваться, и без того будет нелегко. - Давай я тебе расскажу о том, насколько сильна и безусловна детская любовь.

Зигвальд сложил руки на груди, оперся спиной о стену и сжал зубы. Что уж, хоть не стал кричать: «не желаю ничего слышать», и то хлеб.

- Каждый маленький ребёнок в первую очередь любит свою мать. Она - главный человек, которого он видит, ощущает, от кого он получает еду и ласку. Эта любовь безусловна. Ему плевать на то, как эта мать выглядит, какое место занимает в обществе и как к ней относятся другие люди. Она - микрокосмос для своего ребёнка.

- Кто? - не понял он термина.

- Мир, - заменила специфическое слово. - Небольшой, но мир.

- Но отца ребёнок тоже видит и ощущает.

- Да, но не так много, как мать, хотя я, конечно, не могу знать, сколько времени проводила с Илладаром его мать, я тебе объясняю ситуацию в целом. Даже если она не кормила его грудью, всё равно для него она - самый дорогой человек.

- Кормила, - выдавил он через силу.

Было видно, что ему непросто даётся этот разговор, но он держится, не срывается и не уходит от него. И это вселяло очень большую надежду!

- Вот, а это уже не один и не два часа в день. Малыш в это время смотрит на неё, чувствует биение сердца, трогает кожу, слушает голос, вдыхает запах, получает ласку.

- Я понял, - голос Зигвальда был глух. - Но потом это забывается. Лично я не помню свою мать, только портреты.

- Что? - я растерялась от такого откровения. - Но Беренгария говорила, что ваши родители погибли несколько лет назад... Портреты показывала...

- На них мачеха, - Зиг оттолкнулся от стены, подошёл к круглому окну. - Моя мать умерла в родах вместе с новорожденной сестрой. И я не помню ни её голоса, ни запаха.

- Твоё сердце помнит, - я встала, сделала к нему небольшой шаг.

Не знаю, зачем, меня просто тянуло к нему. Я чувствовала, как что-то важное происходит в данный момент, а ещё как никогда осознала, что вот оно - зерно проблемы!