Я широко улыбаюсь. Знаю, что так и будет. Она хихикает и быстро прикрывает рот рукой. Выглядит это так, будто она пытается удержать вываливающуюся изо рта еду.
— Хорошо, — говорю я, сдерживая смех, — как насчет… самого яркого воспоминания из твоего детства?
— Моего что? — она глотает еду и снова тянется к пакету.
— Твое самое яркое воспоминание — то, что ты помнишь о детстве. Ну, ты понимаешь? То, что ты не сможешь забыть, даже если попытаешься.
Она смотрит на меня, скривив губы.
— Звучит так, будто ты на меня давишь.
Я пожимаю плечами, предлагая ей не уходить от ответа. Она закидывает голову назад и смотрит вверх, в темнеющее небо, после чего переводит взгляд на меня.
— Оно должно быть у всех?
— Да, — я утвердительно киваю. — О человеке можно многое рассказать по дорогому его сердцу воспоминанию.
— Ты это можешь?
Я смеюсь.
— Ну, моя бабушка так всегда говорила.
— Хорошо, — соглашается она. — Ну… — несколько секунд ее взгляд блуждает по земле. — Хорошо. Когда мы росли, у нас был старый дом. Такие строили на рубеже века, — она делает паузу. — Как в прошлом веке, не в этом.
— Я понял. Старый, как конный экипаж, а не как
Y2K. (Примеч. Y2K — единственный мотоцикл для движения по обычным дорогам, который оснащен авиационным газотурбинным двигателем).Она смотрит на меня с улыбкой.
— Правильно, — кивает она. — И, в общем, в доме была котельная. Это была просто маленькая комната с большой жуткой серой печью, которая подпрыгивала с громким треском каждый раз, когда выдавала порцию тепла. Но в комнате было очень тепло зимой, и мы с сестрой всегда ютились в углу рядом с этой большой печью. Мы считали это место своим секретным убежищем. Пробирались туда украдкой, пока никто не видел, и ели хлопья из коробки.
Она останавливается и смеется. Ее взгляд направлен перед собой, но, похоже, что ей интереснее рассматривать что-то в глубинах своей памяти, чем то, что перед нами.
—
FrostedFlakes? — спрашиваю я. (Примеч. FrostedFlakes — товарный знак сухого завтрака, выпускаемого компанией Kellog).— Да. Мама ненавидела, когда мы ели хлопья прямо из коробки. А мы ощущали себя такими бунтарками.
Я улыбаюсь, потому что она выглядит счастливой, и потому, что мне нравится ее воспоминание.
— Ну? — спрашивает она.
— Что, ну?
— Ну, и что ты можешь сказать обо мне?
— Ой, — спохватываюсь я. — Ну… ты любишь свою сестру — настолько, чтобы разделить с ней коробку хлопьев… И ты смелая.
Тут я замолкаю, потому что она странно на меня смотрит.
— Смелая?
— Да, ты не боишься большой страшной печи.
— Аааа, — улыбается она.