Когда поспела антоновка

Приятно начинать день глядя на наливные солнцем крупные плоды яблонь. Тонкие прозрачные лучи поднимающегося солнца пробивались сквозь зелень плодородных деревьев и тонули в густых травах. Рассекая солнечные нити, с жужжанием сновали пчелы, шмели да осы. Этот дурманящий запах тянул к себе все живое. Вот и я стою посреди сада, полной грудью вдыхая сладко-терпкий запах плодов. Моя Анастасия Петровна любила этот сад – эти многолетние деревья, которые каждый год радовали нас своими крупными, крепкими, сладкими яблоками. Я стоял, и как сейчас, видел, мою благоверную, собирающую в фартук яблоки. Несколько кудрявых льняных прядей выбилось из под платка. Они упали на круглое румяное лицо, мешая ей и щекоча нос. Вот она пытается убрать волосы, но только рассыпает по траве все яблоки. Настенька не серчает. Она почему-то смеётся. Так радостно и задорно, точно нет в этой жизни никаких проблем и трудностей.

Резкий хруст раздался справа от меня, вырывая из воспоминаний. Я даже мог и не смотреть, кто покусился на мои яблоки. Сосед Василий давно неровно дышит в сторону сада. Да только ничего ему не обломится. Я направился на звук сочного чавканья и вышел к заросшей травой изгороди. Васька стоял, опершись о тонкий частокол и, не стесняясь меня, догрызал бог знает какое по счёту яблоко.

– Добречка, – прошепелявил он с набитым ртом.

– И тебе не поперхнуться, – ответил я, вставая напротив.

– Хороши черти, – констатировал сосед, сплёвывая червяка и выкидывая в траву сада огрызок.

– Лучшие на деревне, – подтвердил я.

– Слушай, Петрович, а может, продашь мне свой сад? – поступило десятое за это лето предложение от Васьки.

– Слушай, Василий Михайлович, а может, пойдёшь мимо? – не выдержал я и на этот раз довольно резко ему ответил.

– Злой ты, – насупился сосед, – злой и жадный. А ведь, по сути, не твой это сад. Этой землёй мой дед должен был владеть. Он мне сам это говорил. Да только дед твоей жены-покойницы землю эту у монастыря-то и выкупил. Хотя монастырские всё это моему деду обещали.

– Бумага есть? – поинтересовался я.

Сосед теперь еще и нахмурился. Ну и чёрт с ним. Мечтать не вредно, только пусть уж предаётся мечтам подальше от моего дома и сада. Я ухмыльнулся в ответ на красноречивое молчание и направился к калитке. Но Васька не унимался – топал следом. И стоило мне закрыть за собой калитку, как он вновь заладил тоже:

– Ты сам подумай: тебе этот сад ни к чему. Что ты с яблоками делаешь? А ничего! Ты их ни мочишь, ни сушишь, пастилу не делаешь. А моя Марья Никитична всё делает.

– Отряды продразвёрстки придут, мы им этими яблоками все телеги забьём, дурная ты башка. Дальше своего носа и не видишь, – не выдержал я и направился к отцовскому дому, оставляя за собой обиженного соседа.

Не успел я и ста шагов протопать, как позади меня раздался голос моего старшего сына, Пашки.

– Бать! Погоди! Ты к деду?

Бежал он, видимо, издалека, потому как был весь в пыли и тяжко дышал. Картуз съехал на затылок, слипшиеся от пота волосы закрывали голубые хитрые глаза. Материнские глаза.

– Ты почему не на пастбище? – поинтересовался я.

– Николка и Ванька с третьего двора… и еще трое с коровами остались… Сами справятся. А меня дед к себе звал, – пояснил сын, уткнувшись чуть не носом в сухую землю, пытаясь отдышаться.

– Зачем звал?

– Не знаю. Звал и всё, – развёл руками Пашка.

– Ну, раз звал, – протянул я, развернулся и продолжил путь. Сын поспешил за мной. И пока шли, он всё не переставая болтал то о чьей-то сбежавшей корове, то о пойманных щуках в реке, то о густом орешнике, который нашёл в лесу. Но когда, протопав полсела, вышли к небольшому дому церковного дьякона – моего отца, Пашка резко смолк. Я оглянулся. Он шел за мной молчаливый, задумчивый и красный, как кумач. Я посмотрел вперёд, ожидая увидеть нечто удивительное, что могло смутить моего бравого пацана. Да только, кроме отчего дома, ничего не увидел. На крыльце стоял отец в черной рясе и хмуро смотрел на меня.

Отчий дом был как раз посреди села. И этот старый, но крепкий домишко был точно пограничный столб между нижней бывшей зажиточной частью и верхней, нашей стороной, той, что попроще. Их дворы, что ближе к церкви и впрямь были шире, а дома просторней. Да только за последние пять лет всё изменилось. Теперь все были равны… перед продразвёрсткой. И вот, подходя к отцовскому дому, я, наконец, заметил Алексея Фроловича. Рядом с ним стояла его дочка. Ровесница моему старшему сыну. Как звать её, уже и не припомню. Редко я общаюсь с людьми из нижней части деревни. А потому стало интересно, что привело ко мне пекаря. Подойдя к нему, я поздоровался и для проформы, всё же поинтересовался:

– Ко мне? По делу, чай?