Когда причиняют добро. Рассказы

Крепко сжимая телефон в руке, Миён вышла из офиса.

— От сковороды.

— Хорошо, сковорода. Возможно, вы знаете точное название изделия?

— Нет, не знаю.

— Понятно, не знаете. Тогда, возможно, вы сможете описать сковороду. Какой она формы?

Миён представила сковородку, лежавшую в кухне на сушилке.

— Во-первых, эм, она круглая.

— Хорошо, круглая.

— Просто обычная сковородка, немного вогнутая.

— Хорошо, немного вогнутая, — специалист на том конце провода, как попугай, повторял все её слова.

Внезапно Миён опомнилась:

— Нет, подождите, я же говорю, что взорвалась не сковорода, а крышка!

— А, хорошо, крышка, — слегка повысив голос, отозвался служащий, словно впервые услышал об этом, — тогда сможете ли вы объяснить мне, какой была эта крышка?

— Стеклянной. Она была сделана из стекла.

— Хорошо, значит, вы говорите о калёном стекле.

После бесконечных повторений и уточнений служащий продиктовал адрес электронной почты и попросил выслать фотографии взорвавшейся крышки.

— Зачем? Чтобы вы своими глазами убедились, вру я или нет?

Служащий оставался, как и прежде, вежливым:

— Нет, мадам. Таковы правила нашей компании. По фотографии мы сможем определить марку модели. А когда мы её определим, я снова свяжусь с вами.

Едва они неловко попрощались, телефон Миён зазвонил снова.

— Алло, — в трубке звучал незнакомый женский голос, глухой и подавленный — прямая противоположность сотруднику сервисной службы, с которым Миён только что разговаривала. — Вы мама Сынхёна?

Женщина была полна решимости и отчаяния. Миён поняла только половину из того, что та ей говорила, и никак не могла взять в толк оставшуюся половину.

* * *

— Алло, — у мамы этого мальчика был красивый, звонкий, добрый голос. Чивон знала, что мир, в котором есть красивое, звонкое, доброе, полностью исчез из её жизни. Через какое-то время она сможет притворяться и имитировать тот мир, но его никогда не будет по-настоящему. Набирая номер мамы Сынхёна, Чивон убеждала себя: «Не нервничай. Подавляй злость, как только можешь. Обязательно скажи всё, что решила сказать, чётко и ясно».

— Думаю, вам тоже необходимо быть в курсе ситуации.

Это сразу озадачило собеседницу Чивон. Но уловив суть случившегося, она и вовсе пришла в замешательство.

— А-а-а, да-а-а.

Кажется, у неё была привычка тянуть окончания слов. А кроме «а-а-а, да-а-а» она не говорила ничего другого. Возможно, она подумала, что это какой-то жестокий телефонный розыгрыш или кто-то случайно ошибся номером. Чивон быстро начала закипать.

— В больнице сказали, что времени почти нет. Неизвестно, сколько младенец протянет в инкубаторе.

— А-а-а, да-а-а.

Внезапно эта женщина обратилась к Чивон: «Эй!»

— Эй, а я-то что могу сделать?

Чивон неожиданно для самой себя резко повысила голос:

— Что вы имеете в виду? Я вам говорю, у меня дочь в больнице… Она одна, что ли, в этом участвовала?! А вся ответственность…

Голос Чивон задрожал. Связных предложений больше не получалось.

— А-а-а, я не это имела в виду… — Пока на том конце женщина подбирала слова, чтобы прояснить ситуацию, Чивон с трудом перевела дыхание и перебила её:

— Послушайте, вы сами должны придумать, что делать! Разве нет?

Мать Сынхёна молчала. «Ещё слишком рано, — подумала Чивон. — Этой женщине тоже нужно время. Вскоре она начнёт осознавать, что произошло». Чивон мягко сжала челюсти и заскрежетала зубами. Всё противнее и противнее. Женщина на том конце кашлянула и сообщила:

— Я прошу прощения. Дело в том, что я сейчас на работе, — её голос сразу приобрёл деловые интонации. — Я уточню всё у сына и перезвоню вам.

Вернувшись в палату, Чивон не застала там дочери. На всякий случай она прошлась до отделения реанимации новорождённых. Со вчерашнего дня дочь всё время повторяла, что хочет увидеть своего ребёнка. Глупость и безответственность этого желания сводили Чивон с ума. Утром они разругалась с дочкой, которая заявила, что сегодня обязательно увидит ребёнка. Чивон разозлилась, а дочь закричала на неё:

— Почему нет?! Это же мой ребёнок!

У входа в отделение Чивон попросила медсестру посмотреть, нет ли там Поми. На что та ответила, что два человека одновременно могут посещать пациентов отделения, и спросила:

— Вы сами не зайдёте?

Чивон отрицательно покачала головой. У неё не хватало смелости собственными глазами увидеть дочь в одном помещении с этим ребёнком, увидеть, как дочка обнимает его. Чивон была в ужасе и не хотела, чтобы дочь поняла это. Чивон всё время вспоминала этого ребёнка, каким она увидела его в суматохе первого дня. Она видела его всего мгновение. Тощие ручки и ножки, глаза, нос, рот и уши, вплотную сгрудившиеся на ярко-красном скукоженном лице. Появившийся на свет ребёнок, которому не было и семи месяцев, был похож скорее не на человека, а на детёныша обезьянки, которого насильно извлекли из материнского живота. Чивон никак не могла выкинуть из головы этот образ младенца, похожего на маленькую обезьянку. Она сразу пожалела, что по неосторожности вообще взглянула на ребёнка. Нельзя было допускать такой беспечности. Как и в других делах, которые потом не повернуть вспять.