Когда приходит Андж

– Вот как? У нас на курсе тоже есть одна ялтинка.

– Какая же ты дура, – с нежностью подумал Стаканский, пытаясь приобнять девушку, но та, вопреки логике событий, выскользнула и закружилась по комнате, спланировала в кресло и вдруг замерла, словно испуганная моль. Под крыльями у нее была гладкая белая, почти голубая кожа, Стаканский решил повторить приступ после кофе, ткнувшись, как бычок, в ее неаппетитные губы, но Лера подставила ладошку и засмеялась:

– Нет-нет! Только не сейчас…

– Да-да, понимаю! – сказал Стаканский и часто закивал, отчего девушка еще больше развеселилась.

– Каменный гусь! – вспомнила она. – Умора!

– Не теперь так когда-нибудь, – успокаивающе подумал Стаканский, играя сам себе какого-то маститого донжуана… Все это время внутри происходило следующее: по спине самоуверенного молодого человека струился пот, печоринские словечки рождались в мучительной цензуре, он немного любовался девушкой, находя в ней, некрасавице, хотя бы неизбежную прелесть другого пола, и одновременно – до бешенства ненавидел ее: за то, что она некрасива, остра, истерична, да и вообще не та.

Кончилось тем, что ему пришлось провожать ее по ночному городу, возвращаться в Измайлово на мусорке…

Через несколько дней он был приглашен к своей новой возлюбленной на рандеву в общагу и выслушал обстоятельный рассказ о ее недавней роковой любви, на коей она обожглась, чуть не свела счеты с жизнью, приняв смертельную дозу люминала и, для верности, выпрыгнув из окна, но вот беда: она зацепилась за ветки, а яд вывели промыванием.

– Так противно: засовывают в тебя резиновую трубу и продувают, как лягушку! Вспомнить тошно.

Стаканского действительно чуть не стошнило от ее слов, к тому же, от всей этой девушки так дурно пахло, что он украдкой беззвучно пукнул, чтобы хоть поменять запах…

– О-о-о-о! – раскачивала она головой, обняв щеки ладошками, и на сей раз позволила себя умеренно поцеловать, но когда Стаканский нерешительно потянул ее к будуару, выскользнула из рук, как мокрица, которую вечно и безуспешно пытаешься схватить пальцами:

– Нет, не здесь!

Стаканский не то чтобы не понимал, что в таких случаях надо лишь чуть применить силу – он вообще панически боялся насилия, независимо от того, к нему ли оно было направлено или от него. Неужели это все же где-нибудь когда-нибудь произойдет, – думал он, замирая… Анжела в тот вечер так и не появилась, но в последующие встречи Стаканского с его ошибочной Лерой мастерски напоминала о себе: как-то раз Стаканский заметил на столе у Леры ее конспект и увидел острыми буквами высеченную ее фамилию – Анжела Мыльник – другой раз в дверь просунулась смуглая музыкальная рука и часто постучала с внутренней стороны (– Зайди, Анжелка! – Нет, сама выйди на минутку, – низкий, чуть хриплый голос курящей женщины… Лера просунула в щель длинный темнокрасный шарф, то ли возвращая, то ли отдавая в прокат, они недолго пошептались, причем, видна была на полу нечеткая Анжелина тень)

Редкие изнурительные поцелуи, продолжение романа о ее столь несчастной любви, трактат о способах ухода из жизни, похотливое пожирание мороженого, бледноголубая кожа, жалость к себе, к своей девушке, – Стаканский знал, что с окончательным проявлением Анжелы, выполнив свою связующую роль, эта мучительная Лера исчезнет навсегда, что, впрочем, весьма легко сделать – стоит только заменить одну букву ее имени…

Однажды на исходе зимы выпал обильный снег, всем своим видом говорящий, что он последний в этом году. Стаканский вышел из метро и двинулся в общагу пешком, через парк. Вдруг с боковой тропинки свернули чьи-то следы. Нога была маленькой и узкой, отпечатки чуть припорошены. Стаканский присел на корточки и прищурился на след, уже начинавший оплывать: шаг несомненно принадлежал длинноногой и гибкой женщине, так как оси следов расходились под острым углом. Женщина ступала осторожно, высоко поднимая ноги: ее каблук лишь слегка чиркал по нетронутому, прежде чем запечатлеть глубокий турецкий полумесяц.

Стаканский пошел по следам, наступая на каждый отпечаток, обезличивая его. Одета она была в длинное платье или пальто, да, скорее, именно длинная юбка из-под узкого пальто оставляла на белом шелке такой нежный шлейф со стоящими на попа снежинками… Вдруг на снегу показалось алое пятнышко, потом еще, покрупнее, потом, через каждые шесть шагов регулярно повторялась капелька крови. За поворотом появился скомканный окровавленный платок, потом перчатка, стоящая указательным пальцем вверх, Стаканский подобрал и то и другое. В воздухе дважды пахнуло розовыми духами и кровью, внезапно следы, ставшие уже совсем теплыми, четкими, как бы предлагая печатать гипсовые слепки, оборвались. Стаканский растерянно оглянулся и увидел – в снегу под елкой сидящую, ухватившую себя за носки сапожек – Майю.

– Не пойму, что случилось, я, кажется, грохнулась, – весело сказала она, протягивая руку. Стаканский помог ей подняться, проверяя на ощупь ее реальность.