Когда приходит Андж

Вероятно, несколько мгновений его не было, очнувшись, он увидел квартиру почти с горизонта пола, поначалу она показалась ему чужой, тем более, что какой-то неправдоподобно большой человек с телефоном под мышкой расхаживал по ковру.

– Ах это ты… – говорил он. – Откуда звонишь? Нет, я ему не буду делать больно. Очухался. Все – кончаю, – он положил телефон на пол, нагнувшись над поверженным Стаканским.

– Ты ведь уже знаешь, кто я? Вот и хорошо. Прелесть!

Он взял с полочки «Прелесть», лак для волос, и побрызгался. Стаканский потрогал виски: голова гудела, хотелось пить. Он поднялся с пола, паукообразно шевеля конечностями, прошел на кухню и выдул кружку воды – одним глотком, словно водку, поискал глазами топорик для мяса, представил, как ему придется разделывать труп на мелкие кусочки, порциями спускать в унитаз, ужаснулся…

– Надеюсь, мы все решим мирно, – сказал Андж, входя. – Недурные у тебя картинки, и портрет очень похож. – Он держал изображение Анжелы на отлете, любуясь.

– Незаконченно ведь, – пролепетал Стаканский, ненавидя свой голос. Он ясно видел, что этот человек намного сильнее и может сделать с ним все, что захочет.

– Сойдет и так, – сказал Андж, засовывая портрет за пазуху. – Вы, конечно, понимаете, милорд, что ждет вас в случае, если вы попытаетесь искать встреч, писать жалостливые письма и прочее… Понимаете или нет?

Он сунул руку Стаканскому в пах и с бесстрастным лицом сдавил ему яички. Стаканский взвыл от боли.

– Да! Да! Отпусти, – взмолился он.

– Вот-вот, – с нескрываемой заботой в голосе подтвердил Андж… Тут его взгляд проследовал куда-то мимо, он простодушно улыбнулся, вошел в комнату, отодвинул стекло серванта, достал маленький серебряный бокальчик, из которого Стаканский так любил пить, осмотрел и засунул в карман.

– Это я тоже заберу, – сказал он, сняв со стены бронзовое распятие, оставшееся от бабули. Стаканский было двинулся на него, но Андж успокаивающим жестом ладони его осадил и тут же вышел, посмеиваясь и качая головой. В дверях он на секунду замер, оглядел праздничный стол, сервированный в комнате отца, и произнес с досадой:

– К сожалению, я сыт.

Стаканский запер за ним дверь на цепочку и, трясясь, как алкоголик, выпил полный стакан водки. В миг, когда жидкость достала желудка, снова зазвонил телефон.

– Что? Ушел? Я с ним поговорю сейчас. Ты, главное, ничего не делай и жди. Будь умницей. Жди моего звонка или письма, страстно жди, как у Симонова. Если будешь хорошо себя вести, я поеду с тобой на дачу. Все. Вешаю трубку. С днем тебя рожденья!

Стаканский выпил второй стакан водки, бросился ничком на кровать и пьяно разревелся в подушку, в ту самую подушку, на которой сегодня ночью, согласно его плану, должны были лежать ее бедра. Все это было чудовищно еще и потому, что вот сейчас тут, в этом пространстве, находился счастливый художник, всесильный, повелевающий мирами, и достаточно было каких-то минут, чтобы растоптать его, повергнуть ниц – как Художника и Человека.

Стаканский ненавидел свои шедевры, бесстрастно наблюдавшие весь процесс. Он выпил еще, его сразу вырвало, опьянение сползло вниз, он забил папиросу и выкурил, затем принял таблетку клофелина и, уже выключаясь, увидел цветную отчетливую галлюцинацию: идет огромный переваливающийся Андж, за ним мелко семенит мультипликационный Стаканский, в его руках водопроводная труба, он настигает, замахивается, но не достает до затылка, мажет по спине, Андж оборачивается всем телом, обеими ногами затаптывает его, слышен хитиновый хруст, но тут появляется совсем уж гигантская Анжела и накрывает сандальчиком обоих – Андж лопается, словно помидор.

12

– Знаешь, я чувствую себя великолепно. Нет, теперь мне пока нельзя кофе. Я замечательно отдохнул. Я чувствую прилив свежих сил – я и молод и свеж… Нет, нельзя такой крепкий чай. Ты, я вижу, недурно провел время вчера, только будь любезен, убери из моей комнаты сей пир во время чумы… А вот окурочек с губной помадой – явный перебор, кхе… Эта клизма – она была просто ужасна, бр-р! После ужина – сразу за работу, я сделал там кое-какие заметки. Знаешь, я ведь пишу другой, совершенно новый роман… Кстати, как дела у нашего Человека, нарисовал он что-нибудь новенькое?

Стаканский показал папку с эскизами, отец посмотрел, пощелкивая пальцами по картону, и в общем остался доволен…

«Человек-тело» – так называлась книга, которую он писал последнее время. Они уже полгода делали эту совместную работу, теоретически она могла бы сблизить их…

По замыслу писателя, роман должен был содержать множество рисунков, карт, схем, временами обращаясь в комикс – первый подобный опыт на русском языке, увлекательная, современная идея.

Это была история человека, который после смерти родителей остался в квартире один, и которого убивают, используя одну из стандартных махинаций, чтобы захватить жилплощадь.