Когда приходит ответ

— Почему же это «еще хватает»? — передразнил Мартьянов. — По-моему, это не «еще», а как раз то, для чего и существует наш брат, ученый. Для развития науки, полагаю. Кто чем может…

— Ну, знаете, сейчас не такое времечко. — Копылов за неимением стула присел на кухонную скамейку.

— А что, разве завтра конец света?

— Не известно, что завтра, а вот сегодня… — Копылов выразительно прищурился на лампочку, которая стала вдруг заметно тускнеть (вероятно, «садится» аккумулятор). — Сегодня все мы солдаты, а солдат далеко не заглядывает.

С первых же дней войны лаборатория Копылова объявила себя «мобилизованной», как выразился он на собрании. «Мы все солдаты», — любил он повторять, придавая этим словам по своему усмотрению любой смысл. Он брал любые заказы на лабораторию, лишь бы они имели военное значение. А всю документацию научных работ, перспективные изыскания и прочее велел сложить, перевязать, забить в ящики — товарная тара — и спрятать, спрятать понадежнее. «Сначала надо уцелеть, отбить войну, а потом…»

Потом, потом… Этому настроению поддавались многие. И Мартьянов тоже сгоряча запрятал было свою папку. А теперь вот проводит над ней часы, когда больше всего-то и подсасывает от голодухи и усталости. Что за прихоть! И как к ней отнестись, когда весь ученый народ, даже самый академический, призван отдать свои знания войне и когда в лаборатории самого Мартьянова, в лаборатории номер семь, едва поспевают с тем, что ждут от них — на заводах, в цехах, на участках, работающих на войну? Время бьет в набат, горит! А тут вдруг такое занятие.

Копылов не осуждал его, а скорее жалел. Как всегда, посмеиваясь.

— Тыловая тема, — сказал он с открытой улыбкой. — Чем занимается командир запаса в свободное время…

— Благодарю за намек, — поклонился Мартьянов. — Но, кажется, по-вашему, по-военному, без тыла ни одного наступления не бывает. В том числе и в науке…

— Ну, знаете, полезнее все-таки думать о другом, — веско сказал Копылов. И добавил многозначительно: — Фронт-то где он? И где мы с вами?..

— Фронт везде! — воскликнул запальчиво Мартьянов. — Между прочим, и тут! — хлопнул ладонью по своим записям.

Наташа беспокойно задвигалась во сне.

— Тссс! — испуганно громовым шепотом просвистел Копылов.

И, прижимая палец к губам, тяжело ступая на цыпочках, вышел из комнаты.

Как всегда, разговор между ними был, собственно, ни к чему, так шуточки и колкости мимоходом. И как всегда, оставляя какой-то осадок.

Мартьянов пытался снова заняться своей алгеброй. Важная мысль, которую перебил приход Копылова. Очень важно… Алгебраическая запись релейных цепей позволяет не заботиться о том, чтобы получить сразу наиболее простую схему. Вначале надо записать как придется, лишь бы алгебраические выражения отвечали тем условиям работы, какие требуются. А вот потом… Потом-то все и начинается. Пользуясь аппаратом логики, и можно уже шлифовать первоначальную запись, производить преобразования, упрощения. Пока не получишь что-то самое простое и складное, и формулы подскажут: дальше трогать уж нечего. Чудесно! Если бы Копылов был хоть чуточку другим, он обязательно ему об этом рассказал» бы. А так и рассказать даже некому. Мартьянов покосился на спящую Наташу. Она очень уставала от работы в госпитале, от неуютности их зауральского существования.

Ну, кажется, пора. Бедная лампочка совсем потускнела. И чугунка давно заглохла. Мартьянов ложится наконец, укрывшись в пахучем тепле овчины, накинутой поверх одеяла. Уральский мороз военной зимы стоит над миром.

4

Каждое утро Мартьянов старался пробраться по коридорам школы возможно незаметнее. Пока он шел по коридорам, он был председатель месткома, и всякий мог остановить его с жалобой или претензией, отвлечь по неотложному делу. Но как только он входил к себе в лабораторию и закрывал за собой дверь, он был уже научным руководителем, достучаться до которого не так-то легко.

Его встречало заспанное, осунувшееся лицо Володи-теоретика, едва только поднявшегося со своего ложа. Вообще-то состав лаборатории теперь сильно уменьшился. В первые же дни войны получил повестку Николай Зубов. Сложил аккуратно наброски схем, листы вычислений и попрощался со всеми, мягко пожимая руки своей огромной ладонью с таким невозмутимым видом, словно собрался куда-то запросто в отпуск. На фронт так на фронт. Мартьянов счел нужным ему сказать: «Долг каждого в такой час…», но запутался в словах и закончил не очень ловко: «Надеюсь, мы еще увидимся…» А затем Верочка Хазанова была призвана. И стала Верочка Хазанова, городская барышня ученого вида, тихая, стеснительная Верочка, связисткой, в защитной пилотке, в солдатских сапогах. И ее отпустил Мартьянов, бормоча какое-то напутствие.