Когда приходит ответ

Овладеть умами… Он старался каждому, кому только мог, внушить идеи нового метода. Не стеснялся упоминать и упоминать про алгебру логики где только можно. По всякому поводу, а иногда и без всякого повода. И те, кто помнил его еще по первым годам в Центрэнерго, тихонько посмеивались: «Ну, Мартьянов, известно, старый пионер-барабанщик!»

Он тащил всякого, кто имел неосторожность заговорить с ним на релейную тему, к доске, которую подвесил в лаборатории позади своего стола, с узким лоточком для мела и даже с губкой на шнурке. И выводил крупно заманчивые формулы. Так, он считал, агитация в пользу новой теории будет нагляднее.

Возле этой доски произносил он свои отрывистые речи-команды перед сотрудниками лаборатории, пытаясь заразить их пафосом математического мышления. Лабораторная молодежь жадно глотала слова теории, не умея еще как следует различать вкус ее приемов. Володя-теоретик неизменно был тут же, стараясь находиться поближе к доске и показывая своими вопросами собственную осведомленность.

— А помните, Григорий Иванович, — сказал он с великолепной скромностью, — как мы с вами со свечкой у доски, там в войну?

«Мы с вами…» — и на том спасибо.

А Вадим Карпенко по-прежнему ни о чем не спрашивает. Постоит, послушает… и отойдет под каким-нибудь предлогом. Ведь все это с теорией не включено в план. Значит, и не обязательно. И, значит, не слишком серьезно. Вадим всячески старался это подчеркнуть. Говорят, он все захаживает в лабораторию номер девять. Мартьянов отгонял эти мысли, занятый тем, что он называл…

Овладеть умами… Он печатал в научных журналах свои статьи. О принципах релейной алгебры. О методике таблиц включения. О предлагаемой символике мостиковых соединений. О не решенных еще проблемах новой теории. Страницы печати — самое широкое поле, чтобы воздействовать на умы. Если, конечно, эти страницы не перелистывают просто, не читая.

Иногда ему приходилось встречать требования. Какой-нибудь ученый консультант редакции спрашивал: «А где же библиография к статье?» Ему, консультанту, непременно хотелось, чтобы были ссылки: из каких источников взято. Но какие же ссылки, если Мартьянов рассказывал, к примеру, о том, что только что родилось за его письменным столом? «Откуда взято?..» Есть ученые люди со званиями и степенями, которые только тем и существуют в науке, что создают труды, вполне отвечающие на требование «откуда взято». По способу «рекле», как говорят в лабораториях. Режу — клею. Мартьянову бывало трудно доказать, что иногда можно и без ссылок.

Он ждал откликов: кто же клюнет на его удочки, заброшенные в море печатных сообщений?

— А что же твой друг Баскин? — спрашивала с невинным видом Наташа.

Инженер Баскин из Харькова. Раньше он не пропускал ни одной мартьяновской статьи. И тотчас же печатал где-нибудь уничтожающий ответ. Но Баскин что-то молчит. С тех пор как в грозное лето сорок второго они столкнулись случайно в казанской эвакуации, в коридоре университета, — с тех пор о Баскине ни слуху ни духу. Пропал Баскин. Уж не случилось ли с ним чего? Но что гадать! У Мартьянова и без того достаточно забот.

Овладеть умами… Он разъезжал по городам со своим толстым, заслуженным портфелем и с путевкой в кармане — лектор Общества по распространению знаний.

Столько лет отнимала война простые человеческие радости, что сейчас множество людей остро почувствовали, что это значит, когда можно собраться в чистом, освещенном зале, спокойно слушать — о завоеваниях разума, об открытиях науки. Сотни и сотни лекторов, представителей разных наук, со званием и без званий, умеющих читать лекции и умеющих читать только по бумажке, каждый день, каждый вечер, в клубах, во Дворцах культуры, в библиотеках, а то и прямо в служебном помещении или в громадном цехе, в проходе между станками обращались к многолюдным аудиториям, стараясь утолить эту всеобщую пробудившуюся с особой силой жажду знаний.

Мартьянов стал активнейшим членом этого общества. Он не отказывался ни от какой аудитории (лишь бы она была из инженеров, электриков), ни от какой трудной или дальней поездки. Он садился налегке в кабину самолета и уже через несколько часов поднимался на кафедру, чтобы начать словами: «Современное развитие автоматики и телемеханики…» Иного способа передвижения на дальние расстояния он теперь, после войны, не признавал. Как, представитель самой новейшей передовой науки и вдруг тащится по-дедовски, трясясь по шпалам! Из кабины самолета, между прочим, и глядишь на все как-то иначе… и на то, что тебя ожидает, твою теорию.

Лекции свои он тоже всегда обставлял по-современному. Диаграммы и схемы по стенкам. Со дна портфеля извлекал он портативный проекционный фонарь с набором диапозитивов — вещь еще очень редкая для путешествующих докладчиков. Каждый из слушателей должен был ощущать эту серьезную, несколько торжественную обстановку, как бы пришедшую сюда к ним из мира ученых заседаний. А волшебный фонарь, конечно, производил волшебное впечатление.