Когда приходит Рождество

И вот наступила зима, Рождество уже не за горами – и я принял решение. Я просто не мог больше выносить эту пытку. Не мог! И поэтому я решил: на Рождество, когда я увижусь с Шарлоттой и останусь с ней наедине, я ее поцелую.

Сейчас или никогда! Это ее последнее Рождество дома, ведь потом она уедет в колледж. Хоть он и не очень далеко, но она все равно собирается войти в совершенно другой мир, и я прекрасно это понимал. Там же будет все студенческое общество, с которым она раньше не сталкивалась. Там будут мужчины. Майкл уже все, вышел из игры. Но в колледже ведь будут новые мужчины – утонченные студенты. Я тогда думал вот как: мне тринадцать, ей пятнадцать, и я все еще мальчишка, а она уже становится женщиной. Это было так унизительно… И я понимал, что если я не решусь сейчас, то ничего между нами не поменяется, ведь она уедет в колледж. И когда мне исполнится семнадцать, она уже будет частью этого нового, взрослого студенческого мира, который так далек от меня. Поэтому раз уж я решился признаться, то должен сделать это прямо сейчас. Конечно, это был отчаянный шаг, но что мне, собственно, терять? Я должен что-то сделать! Я уже не мог выносить боль от этой любви, просто не мог.

И как вы можете догадаться, я не мог думать ни о чем другом, кроме своего плана. Не успел я приехать к Мие на Рождество, как тут же принялся ждать удобного момента. Я был так поглощен желанием поцеловать ее, что даже не заметил, какой расстроенной и встревоженной она тогда была. Она, всегда такая серьезная маленькая девчонка, обычно не скупилась на нежности и подшучивания. Однако в этом году ее одолевала какая-то тайная печаль. И вот я захожу в ее комнату без предупреждения, а она быстро прячет книгу, которую до этого читала. Я не успел увидеть название, но заметил картинку на обложке: черная, красная и желтая полоски, а посередине что-то напоминающее компас. Только потом, спустя время, я понял, что это был флаг Восточной Германии. И только потом я понял, что тогда она пыталась смириться с правдой о своей родине, с диктатурой, которая терроризировала граждан при помощи тайной полиции, Штази, и сотен тысяч доносчиков. Понемногу в ее голове начали появляться вопросы – вопросы, которые до этих пор ей еще удавалось подавлять внутри.

Но тогда ее чувства и проблемы не могли пробить мою броню подросткового нарциссизма. Я не думал ни о книге, которую она читала, ни о ее тревожном молчании. Я думал только о том, как бы мне сорвать поцелуй и когда я вообще могу это сделать.