Когда пробьет восемь склянок

Сью Кирксайд вернулась до того, как я начал говорить. В общей сложности я провел за микрофоном десять минут. За исключением кодовых имен и координат, я все время говорил открытым текстом. Я вынужден был пойти на это, поскольку под рукой не было шифровальной книги, да и время поджимало. Говорил я медленно и отчетливо. Дал точные указания относительно позиции использованной радиочастоты и детально описал расположение замка Дюб-Скейр. Напоследок поинтересовался, не случилось ли чего-нибудь в этом районе за последние часы. Я не повторился ни разу, так как мой разговор все равно записывался на пленку, и не добрался и до середины, когда глаза Сьюзен исчезли за светлыми прядями волос. И у Гарри был такой вид, словно он был не в себе.

Наконец я закончил передачу, поставил передатчик на старую волну и поднялся.

— Ну вот, кажется, и все, — сказал я. — Теперь я исчезаю.

— Что? Что вы сделаете теперь? — Она посмотрела на меня серо-голубыми глазами, в которых удивление сменилось ужасом. — Вы уходите и оставляете меня одну?

— Да, ухожу. Или вы думаете, что я останусь в этом проклятом замке хоть на минуту больше, чем нужно? Если так, то вы действительно сошли с ума. Я и так пробыл здесь достаточно, и мне вовсе не хочется ошиваться здесь во время смены часовых или когда рабочие вернутся с морского дна.

— Рабочие вернутся с морского дна? Что вы имеете в виду?

— Не будем об этом. — Я совершенно забыл, что она не подозревала, чем занимались наши друзья в действительности. — Калверт едет домой.

— У вас же есть пистолет! — вскричала она в бешенстве. — Вы могли бы… могли бы взять их в плен…

— Кого? — поинтересовался я.

— Часовых. Они на втором этаже. Спят.

— Сколько их?

— Восемь или девять. Точно не знаю.

— Восемь или девять, но точно не знаете. Вы думаете, что я супермен? Посторонитесь. Или вы хотите, чтобы меня убили. И прошу вас, Сьюзен, никому ничего не рассказывайте. Даже отцу. Конечно, если еще собираетесь предстать с Джонни перед алтарем. Поняли меня?

Она положила руку на мое плечо и сказала спокойно, но со скрытым страхом:

— Но вы ведь можете взять меня с собой?

— Мог бы… Да, мог бы, но тогда все нарушится. Если я хоть раз выстрелю в тех, спящих наверху, я все испорчу. Успеха можно достичь только в том случае, если люди не узнают, что здесь сегодня ночью кто-то побывал. Если у них возникнет хоть малейшее подозрение, то они сразу, как говорится, упакуют чемоданы и испарятся. Прямо этой ночью. А я ничего не могу предпринять до завтрашнего вечера. Надеюсь, вы хорошо понимаете, что они не уйдут отсюда, не убив предварительно людей в подвале? В том числе, разумеется, и вашего отца. А потом сделают остановку в Торбее и удостоверятся в том, что вахмистр Макдональд никогда не сможет против них выступить. Хотите, чтобы все это случилось, Сьюзен? Да будет Господь Бог свидетелем, что мне очень хотелось бы вызволить вас отсюда. В конце концов, я ведь не из цемента, но если я уведу вас отсюда, то это станет для них чем-то вроде сигнала тревоги и нарушит мои планы. Понимаете? Ведь когда эти люди вернутся и увидят, что вас нет, то у них в голове будет одна мысль: наша маленькая Сью покинула остров. Ну, надеюсь, поняли, почему вам нельзя исчезнуть?

— Хорошо. — Она сказала это совершенно спокойно. — Но вы кое-чего не учли.

— Я ведь старый склеротик. Что же это я забыл?

— Гарри! Его все равно хватятся. Как пить дать. А вы не сможете его оставить, иначе он все расскажет.

— Да, хватятся. Так же, как и часового у ворот, с которым я тоже расправился. — Сьюзен широко раскрыла глаза, но я засучил рукав и, взяв принесенную бритву, сделал на верхней части руки неглубокий порез. Я не собирался проливать много крови, так как был убежден, что она мне еще понадобится. Я выпустил ее ровно столько, чтобы испачкать с обеих сторон штык на пару дюймов. Потом я указал на лейкопластырь, и она покорно заклеила порез. Я опустил рукав, и мы отправились. Впереди — с бутылкой виски и фонарем Сьюзен, затем Гарри, которого я подталкивал сзади ружьем. Когда мы добрались до холла, я вернулся и закрыл дверь своей отмычкой.

Дождь перестал, и ветер поутих. Зато туман стал гуще, к тому же похолодало. Бабье лето на плоскогорье во всей красе!

Мы прошли по двору до того места, где я оставил штык. Теперь я не боялся пользоваться фонариком. Но говорили мы тихо. Я осторожно отклеил лейкопластырь. Все равно часовой, обозревающий окрестности в ночной бинокль, в такой туман не смог бы различить ничего в пяти ярдах от себя. Зато звуки в тумане разносятся довольно своеобразно. Они могут звучать приглушенно, искаженно, а иногда с непостижимой четкостью слышны на больших расстояниях. Кроме того, я посчитал, что рисковать теперь нельзя.