Когда прольется кровь

По деревушке шаталось немного людей. Маленькие ребятишки в одних набедренных повязках, несмотря на холод и позднее время. Женщины со слипшимися волосами, узловатыми руками и отвислыми грудями, едва прикрытыми обрывками шкур. Грязные, обросшие мужчины в курточках из козьих шкур и льняных штанах. Они отличались от селян из окрестностей Даборы, как деревенская дворняга — от боевого пса. Чем дальше от столицы, чем глубже в пущу, тем более дикими становились люди. Особенно здесь, на востоке, где жило множество семей и каждая владела небольшим наделом. Истощившаяся земля давала мало плодов, люди тощали тоже. В двух днях пути к востоку начиналась другая страна — там Гвардия держала своих рабов каменной рукой, землей распоряжалась с умом, давала ей много лет передыха. Здесь же, хоть люди тоже служили Кругу, они были существами дикими, не знающими ни письма, ни искусства. Находились в постоянном страхе из-за близости воинов Гнезда; их похищали для свершения кровавых обрядов, подвергали нападениям ради утехи солдат, накладывали дополнительные налоги и повинности. Они жили, словно животные, ничего не зная об окружающем мире. Вероятно, и Шепчущие не добирались сюда со своим учением, потому что это могло быть опасно. Однако эти люди, столь зависимые от Гвардии, должны были знать все о перемещениях и переходах войск Гнезда. Здесь Лист мог «взять» хорошего языка.

Сумерки уже опустились, и только луна освещала деревья, когда из одной лачуги вышла темная фигура и ближайшей просекой направилась в глубь леса.

Дорон усмехнулся. Именно такого человека он и ждал. Охотника, направившегося на ночную ловлю, женщину, идущую искупаться в озерке, знахаря, ищущего траву при свете луны. У встречи с любым из них могли быть свои добрые стороны. Знахарю было известно о передвижении войск, хорошему ловчему — о ведущих к Кругу стежках, а женщина… Дорон почувствовал неожиданный прилив крови, давно у него не было женщины. Внезапно перед глазами возникла Солья, дочь Салота, сильная, полная. Некоторое время потребовалось Дорону, чтобы успокоиться. Наконец он двинулся вслед за исчезающим между деревьями человеком. Собственно, он мог бы схватить его сразу, но хотел, чтобы жертва удалилась от поселения.

Ярко серебрилась луна. Прекрасная ночь, ясная и теплая, окутала лес. Ветер легко шевелил ветви деревьев, негромко шелестели листья, перемигивались звезды. В такие ночи хищники забивают много жертв, в такие ночи мох покрывается кровью. Прекрасная ночь для леса.

Человек миновал березовую рощицу и направился к густым зарослям орешника, покрывающим небольшую поляну. Здесь наконец остановился. Подошел к одному из деревьев, вытащил из-за пояса каменный нож и отрезал кусочек коры. Теперь Дорон мог рассмотреть его получше. Это был невысокий мужчина с короткими, прямо-таки карликовыми ногами и странно длинными руками. Он мог быть знахарем. Собирателем ядов. В любом случае его следовало обезвредить и расспросить. Однако Дорон медлил; его интересовало, что мужчина может искать в лесу в эту пору.

Поэтому, когда крестьянин остановился между редко растущими соснами, Лист подошел к нему как можно ближе. Но не нападал. Ждал, наблюдал. В это время мужчина вынул из-за пазухи небольшой округлый предмет. Положил его на землю, опустился на колени. Мгновение спустя Дорон сообразил, что мужчина разворачивает тряпку, в которую завернул что-то ценное. Достал, некоторое время внимательно рассматривал. Потом вынул из-за пазухи что-то еще. Что-то живое, пищащее, трепещущее в крепких руках, прежде чем эти руки свернули ему шею. Мужчина одним движением разорвал мертвое тельце и тихо шепча намазал себе кровью лицо. Потом ловкими движениями пальцев выпотрошил птицу, а, как Дорон наконец рассмотрел, на место выброшенных внутренностей вложил таинственный предмет. И снова полез за пазуху, извлек оттуда клубок ниток. Ниток…

Дорон понял. Он стал свидетелем страшного обряда — мужчина насылал чары, и чары жестокие. В Даборе они именовались муравьиной смертью, на юге — муравьицей, на востоке — дырявиной. Предположения подтвердились, когда мужчина, обмотав труп этой нитью — не из пряжи, нет, а из человеческих волос, — встал и подошел к небольшому холмику. Муравейнику. Остановился рядом и принялся напевать тихую молитву, то и дело резко наклоняясь, чтобы, опустив лицо к самому муравейнику, громко произнести имя жертвы. Муравьи должны его услышать и запомнить.

Он закончил, смял в руке мертвую птицу, выжал на муравейник струйку крови, затем положил сверток на верхушку холмика. Если обряд проведен правильно, то до рассвета с муравейника исчезнет птичье мясо и спрятанная внутри, вылепленная из хлеба фигурка, изображающая жертву.