Иногда на связи просыпались центурионы: Луций и другой мужик, тощий, будто высохший, лет сорока. Видок у него был неважнецкий, говорили, что он переболел какой-то дрянью в каком-то кластере, типа воспалением легких, и теперь валился от любого чиха. Зачем такого поставили командовать, Энцо не понимал, но дела орликов его не слишком волновали.
По крайней мере, до этого дня.
Восьмая декурия готовилась возвращаться на базу. Смуглый мордастый детина заряжал большой «нокс». Руки споро перебирали провода, отключали батареи от зарядника, накрытого простынкой. Из-под простынки торчали две ноги, одна неестественно вывернута. На труп внимания уже никто не обращал, хоть запах успел появиться. Совсем завоняет – вытащат и притащат нового. Все привыкли. Своя жопа дороже.
Детина защелкнул рукоять, взвалил пушку на плечо. Энцо исподволь глянул за обитый алой тканью ворот его костюма – не марсианин, надо же. А морда и сложение один в один. И пушка мощная, марсианин такую бы выбрал. Отдача сильная, разброс большой.
– Малец, двинули, – пробасил детина. Кивнув, Энцо вытянул из ворота шлем.
К бункеру пробирались тоннелями – на кораблях не совались, не хотели светить укрытие. Потому приходилось топать ногами и аккуратно, чтобы не отследили. С новыми пушками это было весело. Черные твари разлетались веером от гулких залпов «нокса», растворялись «гидрой», оставались без головы от прицельного выстрела «гасты» и улетали по ветру после распылителя. Восьмая декурия то выбиралась на поверхность, в утренний свет и пыль, то втискивались в проломы в стенах домов, пережидая тяжелые прыжки железных «пауков». Такого они смогли завалить лишь раз, шибанув из «нокса» по пузу. Но это был один раз, на его место прислали еще пять, и больше легионеры не рисковали. Энцо вел декурию своими тропами, по старой памяти и шатким лестницам, в глубь канализационных нор, заваленных раздутыми телами. Пробираться они могли только по верхним, открытым тоннелям. Проходы на нижние были завалены, причем специально. Энцо не знал, что об этом думать. Гордиться хитростью номеров или презирать их за трусость.
Легионеры вот открыто презирали.
– Как до настоящей разборки дошло, все шавки попрятались, – сказал Марций и звучно сплюнул на черный знак «Псов» на стене тоннеля. И он, к неудовольствию Энцо, был прав. С пришельцами и их машинами «псы» что-то не связывались, а вот как прослышали о батарейках, сразу вылезли, как прыщ на жопе.
Откуда они об этом пронюхали? Луций всех перетряс, допросил каждого, кто слышал его разговор с лаборантом Орбитальной. Но разве ж кто сознается? У него на роже было написано – сейчас достанет распылитель и начнет шмалять. Будь он личным императорским квестором, точно бы шмалял. Эти могут мочить направо и налево «по приказу императора». Брата Алариха убил такой. Даже не глянул, что тот патриций, «приговорен именем императора» и спицу в пузо.
Хорошо, что Луций не квестор. Ведь первым он тряс именно Энцо. Грозил выкинуть из бункера и всякое такое, но Энцо с честной мордой ответил что нет, вы сперва докажите, а потом выкидывайте. И ребята его поддержали.
Бункер 1–4 был настоящим лагерем, совсем не похожим на «песьи» тоннели. Силовой щит, за ним заминированный периметр, лестница, потом усиленный шлюз, сенсорная панель, считывающая рисунок сетчатки. Потом защитно-герметический шлюз и еще одна панель с кодом. Потом камера очистки. Предкрио, а не бункер.
Затем два коридора, битком забитые народом. Спасенные не желали сидеть в комнатах – оно и понятно, в каждой людей как грязи, дышать нечем, – слонялись везде, где только можно, путались под ногами, заглядывали в лицо пустыми от страха глазами.
Энцо миновал комнату связи, комнаты орлиных начальников и зашел в оружейную. Сдав оружие и костюм, вышел обратно к печальным глазам и тощим телам. Прошел мимо комнат основного состава: трехуровневые кровати вдоль стен, напоминающие полки в холодильнике. Тренировочный зал, в котором постоянно кого-то лупили, пищеблок, морозильные камеры и общие душевые, после которых можно спуститься на уровень для гражданских. Там было все то же самое, но пока никого не лупили, в коридорах шастали патрули и гудела система вентиляции.
Славное место, насквозь провонявшее орликами и их дисциплиной.
Отыскав свою комнату в общаке, Энцо обнаружил, что на его лежаке устроились двое чумазых: девчонка лет шестнадцати и ребенок неопределенного пола, с перевязанной рукой. Оба посмотрели на Энцо так, что он молча вытянул свою сумку из-под кровати и потопал обратно на уровень орликов.
– Мне койка нужна, – сказал он Метеллу. Тот молча махнул в сторону дальней казарменной двери. Там ютилась вся Восьмая декурия, все по полкам, еще двое отсыпались на полу. Здоровый «ноксер» еле умещался на своем месте, лежал на спине, свесив руки и ноги на товарища койкой ниже. Глаза его были прикрыты, губы растянулись в блаженной улыбке. Интересно, что ему, бородатому перцу, снилось? Как он делает из пришельцев фарш?