Когда птицы молчат (СИ)

Не знаю. Полчаса. Я не знаю! Когда я уходил, не было никакого запаха. Вернулся минут через тридцать — сорок, может быть раньше. Я не запомнил точного времени. Я не знаю… — понимаю, что начинаю повторяться, поэтому заставляю себя заткнуться.

Ире надевают кислородную маску и просят помочь переложить на носилки.

Как она?

Хорошо, что не начались судороги и не произошло остановки дыхания. Повреждения ЦНС станут известными, когда она придет в себя. А сейчас едем в больницу.

Я говорю, что поеду за ними, и прошу соседа присмотреть за домом. Скоро сюда приедут газовщики.

Не помню, как вел машину, как добрался в больницу. Очнулся я только тогда, когда какой-то врач остановил меня перед входом в отделение реанимации, преградив путь.

Подождите здесь. Вам туда нельзя.

Как она?

Выйдет ее доктор и все вам расскажет.

Если необходимы какие-то лекарства, скажите мне сейчас. Если с ней что-то случится из-за того, что ей не смогли дать необходимое…

Успокойтесь. Ожидайте здесь. Вам все скажут.

Ожидание — худшее, что может быть в отделении реанимации. Я хватаюсь за голову, оттягивая волосы назад. Что, если она умрет? Если я не успел?

По мрачному коридору с тусклым освещением ходят врачи в мягкой, неслышной обуви. Может быть это для того, чтобы те, кто сидит здесь, сцепив руки, не вздрагивали при звуках шагов, не сходили с ума каждый раз, с замиранием сердца ожидая, как выйдет доктор и сообщит то, что страшнее всего услышать.

Я не выдерживаю и начинаю метаться по небольшому помещению между двумя отделениями — справа реанимация, слева — интенсивная терапия. Там, за дверями, все тихо и жутко. Люди молча мучаются и умирают, возможно, даже не приходя в сознание.

У меня холодные и влажные ладони. Это я понял, когда провел рукой по лицу. Я их совсем не чувствую. Только страх бьется прямо в горле, лишая возможности дышать и говорить.

Двустворчатые двери распахиваются, санитарка везет каталку, полностью накрытую белой простыней. Я подскакиваю к ней и застываю, не в силах задать вопрос, протянуть руку, не в силах даже вдохнуть.

Да отойдите же, мужчина!

Она хмуро смотрит на меня, пытаясь добраться до грузового лифта. Видимо, ей привычно возить умерших в морг, поэтому она не сразу соображает, почему я весь обмер, когда увидел ее.

Это бомж какой-то, успокойтесь. Умер от алкоголизма. Дышите же! Белый, как мел! Ну же, в сторону.

Я с трудом двигаюсь к ободранным дерматиновым креслам, падаю, как подкошенный. С одной стороны, я испытываю облегчение. С другой — я возмущен! И у бомжа могут быть родственники, он ведь тоже человек, возможно, когда-то вполне нормальный.

Меня начинает трясти. Почему так долго никто не выходит ко мне? Может быть, обо мне забыли? И в тот момент, когда я уже готов ворваться в отделение, двери снова распахиваются, и оттуда выходит невысокий мужичок лет пятидесяти с седой бородкой и в очках. Пытливо смотрит на меня и подходит, держа в руках планшет для бумаг. Бегло что-то читает в своих записях и обращается ко мне приятным спокойным голосом.

Вы привезли Ирину Горенко?

Да. Я.

Состояние пациентки тяжелое, надышалась газом она прилично. Но вы успели вовремя, ее жизни ничего не угрожает.

Я понимаю, что никогда до этого момента ничего так не боялся и ничему так не радовался. Тело как-то само по себе расслабляется, скулы отпускает, рукой тру глаза. Как же мне сейчас легко. Я чувствую, будто получил второй шанс в жизни, словно мне показали, каково могло бы быть, а потом все стерли, словно мел с доски, и предложили нарисовать свое будущее заново.

Но тут я вспоминаю слова врача из скорой.

А скажите, есть ли какие-то повреждения? Нервная система или еще что-то?

Об этом пока рано судить, но она пришла в себя и пыталась разговаривать. Думаю, обойдется.

Нужны какие-то лекарства? Капельницы?

Вот список. Сейчас ей дали все, что необходимо, но завтра эти медикаменты понадобятся.

Можно ее сейчас увидеть?

Нет. Пусть отдыхает. Приходите завтра.

Он исчезает за двухстворчатыми дверями, а я выхожу на лестничную площадку, не помня себя от облегчения. Останавливаюсь у окна, за которым приветливо светит солнышко и щебечут скворцы, заслоняю рукой лицо и делаю то, что не делал уже больше тридцати лет — я плачу.

Меня то затягивает в какую-то темную, холодную пучину, в бешенный водоворот, в котором я задыхаюсь, захлебываюсь, то отпускает, и я ненадолго всплываю на поверхность. Сознание путается, в мозгу появляются странные образы. Я вижу незнакомого мужчину в белом халате, он что-то говорит женщине, та одевает на меня маску. Опять ныряю, глубоко, надолго задержав дыхание. Вода вокруг мутная и холодная, руки и ноги плавают, как водоросли, подхваченные течением.

Новый рывок, я открываю глаза уже в другом месте. Вокруг грязно-белая плитка, я вся в проводах, и никого нет. Но мне не страшно. Я очень устала, закрываю глаза, и меня опять затягивает в водоворот. Голова кружится от этого постоянного движения и жутко тошнит.