Когда распускаются розы

Фиона прислонилась спиной к стволу дерева, откинула голову, прикрыла глаза. Волны наслаждения накатывали на нее одна за другой. Если бы Колин не подхватил ее, она бы, наверное, не устояла, поскольку ноги перестали ее держать. Он крепко прижал ее к себе. Сверху падали холодные дождевые капли, где-то в ветвях орала любопытная ворона, но Фионе не было дела ни до кого и ни до чего. Ей казалось, что она падает в пропасть, где вспыхивает ослепительный фейерверк.

После того как все закончилось, на нее накатила приятная волна нежности пополам с благодарностью. Ей бы хотелось, чтобы Колину было так же хорошо, как и ей сейчас. Вселенная сократилась до двух человек, до нее и до него, ничего больше не существовало в этот момент. Он, она и нежность. Фиона шептала Колину на ухо ласковые слова, даже не вполне осознавая это. Но вот она понемногу начала возвращаться в реальность, начали появляться краски, звуки. Вернулось осознание того, что это последний вечер, который они проводят вместе.

Фиона отстранилась и попыталась застегнуть бюстгальтер — безуспешно, руки дрожали. Колин явно не понимал, что с ней происходит; да и заметил ли он хоть что-нибудь? Вряд ли. Он улыбался, глядя на нее, и был очень доволен собой и ею. Ими обоими. Во всяком случае, так казалось Фионе.

Интересно, целовала его жена так же, как сейчас целует Фиона? И сравнивает ли Колин? Сама она никогда бы не вспомнила о Симпсоне в те мгновения, когда Колин прикасался к ней. С ним она будто оказывалась в иной реальности, где не было застарелых проблем и бывших жен и мужей, периодически требовавших внимания.

— Ты что? — спросил Колин, уловивший ее странную тревогу.

— Ничего. — Фиона покачала головой, потом вдруг бросила бесполезную возню с бюстгальтером и притянула Колина к себе.

Пусть он уедет, но этот поцелуй он должен запомнить навсегда. Пусть он оставит ее, потому что, казалось, им обоим так хочется, так удобнее, но пускай он ночами вспоминает, как она была рядом с ним. И Фиона поцеловала Колина сначала робко и нежно, будто бы в первый раз, будто они только что познакомились и лишь изучают друг друга; а он, принимая игру, нерешительно ответил. И вдруг вся нерешительность испарилась: теперь Колин целовал Фиону так, как будто она целиком и полностью принадлежала ему, словно он и не собирался никуда уезжать. Он подхватил ее на руки и закружил, и сверху немедленно обрушился водопад дождевых капель. Фиона засмеялась, обнаружив, что целоваться и смеяться одновременно — это самое настоящее чудо.

— Отпусти ее, — произнес кто-то хрипло.

Фиона даже не сразу поняла, почему Колин остановился и аккуратно поставил ее на мокрую траву. Только когда босые ступни коснулись слегка помятых побегов вьюнка, находившегося в тесном симбиозе с деревом, Фиона поняла, что в их с Колином мирок на двоих кто-то вторгся. Причем давал советы, не спросясь.

— Почудилось? — Колин с сомнением обозревал окрестные кусты, так как никого не было видно. Фиона хихикнула и тут же зажала рот рукой. Если от страсти начинаются галлюцинации — это, наверное, не смешно.

Она постаралась привести в порядок платье и уже приступила к верхним пуговицам, когда голос послышался снова:

— Ты ей не нужен! Оставь ее, уйди!

— Ни разу еще не получал подобных советов от кустов черемухи, — протянул Колин, вглядываясь в путаницу ветвей. Природа не пожалела листвы в этом году: в сгущающихся сумерках в густом лесу разглядеть говорившего было совершенно невозможно.

— Может быть, это вяз? — предположила Фиона, заканчивая застегивать пуговицы.

— Не смеши меня. Вязы не разговаривают. — И Колин махнул кустам рукой. — Эй, кто бы ты ни был, выходи! Не обижу!

— Меня никто не обидит, — гордо сказали из кустов. — У меня ружье!

— Ого. Ружье — это серьезно. — Не похоже, чтобы Макбрайт воспринял угрозу всерьез, но Фиону собой на всякий случай загородил. Она тут же любопытно высунулась из-за его плеча. — А в чем проблема? Мы нарушили границы частной собственности?

— Да нет здесь никакой частной собственности, — сообщила Фиона. — Это ничейный лес.

— Зачем он тебе нужен? — на сей раз в голосе звучала неприкрытая мольба, и обращался он к Фионе. — Он плохой, он чужой! А ты с ним! Так нельзя!

— Тоже мне учитель нашелся! — Колина явно начала раздражать эта битва совочками. — Если ты мужчина — выходи, поговорим по-мужски. Если ты женщина… тоже выходи.

— Я мужчина! — возмущенно проблеяли из кустов, черемуха затрещала, и на полянку вылез довольно странный человек.

На нем были широкие черные брюки, изрядно обтрепанные, монументальные ботинки со следами долгого путешествия по глине, футболка с надписью через всю грудь — «Я люблю Америку» — и ковбойская шляпа в стиле Клинта Иствуда. В руках мужчина держал ружье, выглядевшее в полутьме достаточно устрашающим. Незнакомцу было под пятьдесят, лицо его, странно расслабленное, с безвольной нижней челюстью, заросло седоватой щетиной, а блекло-голубые глазки бегали, словно человек был не в силах задержать взгляд на чем-то одном.