Когда разливается Акселян

— Постой, браток, не горячись.! Я же так не говорил. Сказал, подумаем.

— Иди, иди и завтра же сдай государству положенный хлеб! Обманщик, дал слово, а я, молодой дурак, поверил ему, вычеркнул из черной доски!

— Не обманщик я, просто не успеваю. Что я, кулак какой-нибудь, чтобы обманывать, или мошенник? Просто не успеваю…

— Не успеваешь, я успею: составлю акт и передам дело в суд!

«Будешь так действовать, — подумал наблюдавший за происшедшей сценой Султанов, — весь народ повернется к тебе спиной. Давай, давай, петушись, хорохорься!..»

Вслух же, когда Булат вышел из правления, сказал:

— Резковато разговариваешь, товарищ Янсаров. Ведь он бедняк, нелегко ему…

— Хлеб-то есть у него.

— Хлеб-то есть, да и ему много нужно! Семья, вот и мается.

— Если мается, пусть вступает в колхоз. Мы же не можем потворствовать невыполнению долга перед государством. Сперва себе, потом государству — это кулацкий лозунг.

— Это правильно!

В комнате правления воцарилась тишина. Слышно было, как отчаянно жужжала муха, попавшая в сеть паука. Кукушка настенных часов прохрипела три раза.

— О, уже за полдень, то-то пусто под поясом стало! — сказал Сакай. — Нужно поесть.

Хотел и тебя, Тимер, пригласить, согласишься ли? Возвратившегося издалека всегда приглашают в гости, да все было некогда…

— Почему же, я согласен, — ответил Тимер, опять как бы противореча ему.

Они вышли на улицу.

Сакай с утра велел жене приготовить хороший обед. Жена его Аскап прибрала дом, сварила бишбармак из вяленого прошлогоднего мяса. Аскап умеет хорошо готовить, на всю деревню славится своим искусством. Еще в двадцать первом году она была поварихой в столовой АРА и ни от кого плохого слова не слышала. Щедрую и справедливую женщину дети любили, как свою мать.

Аскап ласково встретила Тимера, крепко пожала ему руку.

— Вот председатель просил зайти, посмотреть на его бедный домишко. А вы живете, как богачи!

— Какие уж там богачи! — Сакай бросил недовольный взгляд на жену, мол, зачем переусердствовала с уборкой, и тут же перевел разговор в другое русло. — Есть, конечно, кое-что, дом прибран… Иначе нельзя, уже тринадцать лет живем при советской власти, должны стать образованней и культурней.

Сели обедать. Сначала по обычаю поставили казы[8], мясо…

Аскап вышла в боковушку и скоро принесла оттуда бутылку водки.

— Ай, женушка, зря ты это затеваешь! — притворно заворчал Сакай. — Неужели ты думаешь, что комсомолец станет пить?

— Как хотите, а на столе пусть стоит. Сейчас ведь самое дорогое угощение, кажется, — ответила Аскап.

Что делать Тимеру? Водки он никогда в рот не брал. Не выпьет, получится по Султанову. Раньше он пил только пиво. Ладно, решил он, выпью, ничего худого с одного стакана не произойдет. Неудобно давать маху перед стариком…

Они выпили. Водка сразу ударила Тимеру в голову, разгорячила кровь. Чтобы прийти в себя, он начал торопливо есть. Стало немного легче.

— Не будем оставлять зла в бутылке, — сказал хозяин и снова разлил в стаканы.

Тимер, наконец, разговорился. Но Сакай не из тех людей, кто сразу начинает говорить о работе, он все подшучивал над парнем.

— Не скучновато ли одному, Тимер? Надо бы и невесту подыскать…

— Не до нее пока.

— Конечно, — усмехнулся Сакай, — когда холост, когда много рядом молодых снох — до невесты ли? И мы были молодыми, по девкам бегали, теперь уже не то. А бабы, брат, как репей, сами липнут, только не оплошай. Хотя ты, кажется, не из тех. Говорят, Фатиму не обижаешь?..

— Пустая болтовня!

— А что? Фатима — красивая, не гулящая, хорошая женщина, молодая…

— И Фагиля была молодой.

— Эх, Фагиля!.. — Сакай словно бы невзначай прикусил губу и, помолчав, добавил: — Она, она… Хоть и об умерших нельзя говорить плохих слов, но она гулящая была, гулящая…

— Но никто не замечал ничего.

Вскоре, несмотря на уговоры хозяев, Тимер заторопился домой.

Подышав на улице свежим воздухом, он почувствовал, что опьянение проходит. Телу стало легко, душа повеселела… И лишь тяжелый осадок слегка мутил ее: то ли остался он от разговоров Сакая, то ли от жирной казы… Скорее, виной всему Султанов…

Вернулся он домой в сумерках, очень усталый. Как тут не устанешь, когда, засучив рукава, приходится браться за любую работу, показывая пример другим. Он похудел, глаза впали и от недосыпания заблестели нездоровым блеском. Но Тимер не расстраивался. Были бы кости, а мясо нарастет. Главное, успехи колхоза налицо, он расширился за счет новых людей. Что же, доверие, оказанное ему, он, видимо, оправдывает! Вчера он написал Нине Кругловой письмо…

«…Живу я совсем в иных условиях… Новая жизнь, новые люди. Но очень много нужно работать с людьми. Здесь ведь не встретишь крепко спаянных сознательных рабочих. Кругом лишь собственники-крестьяне, веками дрожавшие над своей землей, коровой, лошадью… Свою веревочку задарма не отдадут, а общественный скот беречь не желают. Тяжело работать с ними, тяжело, но я…»