Когда разливается Акселян

На улице куда-то торопились редкие прохожие. Да, у каждого своя работа, свои дела. Вон куда-то бежит мальчик, на ходу надевая пальто, шарф выбился из-под воротника, конец его подметает землю, но мальчик ничего не замечает. Видимо, опаздывает в школу.

Вот въехали на улицу три обоза, сани скрипят, ясно, что везут нелегкий груз и, наверно, едут издалека, лошади все в белом инее, будто их окунули в муку, из ноздрей бьют в дорогу длинные струи пара, еле бредут. Люди на санях завернулись в тулупы, подставив ветру спины. Лиц их не видно, из-за того, что бороды и усы покрыты коркой льда.

Если бы он выехал сегодня домой, то был бы очень похож на этих людей.

— Сынок, — сказала Мария Николаевна, положив свои сухие морщинистые руки на его плечи, — что-то ты часто стал поглядывать на дорогу. Или соскучился по своему колхозу?

От неожиданного вопроса Тимер вздрогнул.

— Да нет, не соскучился, — протянул он.

— Нет? Ну если это так, то плохо, — сказала Мария Николаевна с мягким укором. — А я вот, несмотря на то, что уже прошло где-то около пятидесяти лет, как уехала, а все скучаю по родной деревне. Правда, сейчас там уже нет ничего, что бы связывало меня с ней, ни родни, ни знакомых. Но все воображаю себе ее избы, из которых вьется дымок, плетни, залепленные снегом. Так вот и потянет меня туда, так и потянет, сил никаких нету. Люблю деревню.

— Я тоже люблю, Мария Николаевна, да вот, как приехал к вам, сразу почему-то все забыл.

— Если тебе у нас нравится, оставайся, живи. Ты нам не в тягость. Но ведь ты сейчас председатель колхоза. Хозяин. С тобой связаны люди.

— Все это правильно. Пожалуй, надо ехать. Еду сейчас же. Спасибо вам за внимание ко мне, за вашу доброту. Только вот Нина…

— Нина твой друг. Хотя сейчас, мне кажется, вас связывает нечто большее, чем дружба.

— Я вас не совсем понимаю, Мария Николаевна, — смутился Тимер.

— А что тут понимать? — улыбнулась Мария Николаевна. — Любите вы друг друга.

— Мария Николаевна, — пробормотал Тимер и покраснел, уставился в пол.

— Нынешней молодежи я завидую, — продолжала Мария Николаевна. — Живет она в счастливое время. А вы давно знаете друг друга и по работе, сдружились. Такая любовь бывает крепкой. Я вас люблю обоих.

Ее слова прояснили Тимеру многое. А ведь он как раз об этом и хотел поговорить, да все не знал, с чего начать.

— Да-а, — протянул счастливый Тимер.

— А ты быстро уловил, что тебе надо!

Мария Николаевна рассмеялась и растрепала его волосы, посадила рядом с собой. — Скажи-ка, Тимер, деревня у вас красивая?

— Очень красивая.

— Ты не против, если мы на будущее лето нагрянем с Ниной к тебе в отпуск?

— Было бы очень здорово!

— Значит, договорились? — улыбнулась Мария Николаевна.

— Договорились, — с радостью сказал Тимер.

— Ну а теперь, мне кажется, тебе надо ехать поскорее домой. Только ты не подумай, что мы гоним тебя.

— Нет, Мария Николаевна, не думаю, — серьезно сказал Тимер. — Спасибо, что напомнили о деревне. Мы, молодежь, народ увлекающийся и часто забываем о делах.

И Тимер тут же стал собираться в дорогу.

— Да ты не торопись, придет Нина, поужинаем. Успеешь еще уехать.

Но Янсаров стал горячо прощаться с Марией Николаевной, приняв на этот раз твердое решение ехать домой.

— А с Ниной я зайду попрощаться, — сказал он и вышел из дома…

…В Кайынлах праздновали благополучное завершение осенних работ. Настроение у всех было приподнятое. Невесть откуда появился самогон. Почти в каждом доме гости, песни и пляски.

Старик Гариф с Якубом Мурзабаевым напрасно пытались поднять людей на работу. Никакого толку из их агитации не выходило. Люди привыкли к мысли, что зимой в деревне делать нечего. Разве что напоить скот, привезти дрова да расчистить сугроб около ворот. Поэтому можно праздновать, хоть всю зиму. Да ведь уж если на то пошло, доказывали они Якубу Мурзабаеву, работа и сейчас не стоит. Скот на ферме и лошади на конюшне накормлены. С полей и лугов возят сено шестеро саней. Что еще надо?

Якуб пытался было говорить о снегозадержании, но после того, как два дня подряд бушевал буран и намело горы сугробов, дело было оставлено.

В эти дни каждый был сам себе хозяин, что хотел, то и делал. Деревня гудела, как базар. Комсомольская работа как будто совсем затихла.

Фахри на другой же день после отъезда Тимера в город сам уехал в Кулсару: мол, надо привезти каменной соли коровам. Из райцентра он вернулся лишь поздно вечером, когда стемнело. В санях у заведующего фермой кроме соли была припрятана большая четверть самогона. Даже чуткий сосед Якуб не заметил, что проворный Фахри до фермы заглянул домой.

Да, настроение у Фахри было отменное. Еще больше он развеселился, когда сел за стол и налил себе полный стакан самогону. Потом, смеясь, сказал:

— Хаерниса, не пригубишь ли?

— Да уж нет. А ты, я вижу, успел хватить?

— Меня не так просто напоить, — рассмеялся Фахри. — На, держи стакан да выпей за мое здоровье. Это самогон.

— Только деньги транжиришь, — проворчала Хаерниса. — Зачем столько было покупать? В доме ни капли керосина нет, а он самогон покупает.

И она поставила стакан на стол.