Когда рушатся троны...

И мнительный Мусманек терзал себя мыслью, что президент Думерг, такой же масон, как и сам Мусманек, по отношению к Адриану был бы гораздо предупредительней, много больше проявил бы и внимания, и почтения.

Газеты?..

Внешне нельзя было на них пожаловаться. В правой, буржуазной, печати было несколько интервью с Мусманеком, было несколько его портретов. Но все это без всякого пафоса, энтузиазма. Все это, оплаченное с первой до последней строчки, было честно отработано. И — только. Но Мусманек не зажег и не привел в восхищение интервьюеров, как зажигал и приводил в восхищение Адриан.

А дифирамбы мало влиятельных и мало распространенных социалистических газет не удовлетворяли социалиста Мусманека. Он их презирал за их маленький тираж и за то еще, что они читаются рабочими, а не банкирами, академиками, графами, герцогами и женщинами, делающими погоду в политических салонах.

Но оставим в покое президента Пандурской республики с его претензиями и с его поездками к ювелиру на Avenue de l'Opéra, где на сотни тысяч франков накупил он бриллиантов жене и дочери, помня, что бриллианты — самая лучшая валюта во всех превратностях судьбы. Оставим его в покое и последуем за нашим героем…

9. ПРИКЛЮЧЕНИЕ НА АВЕНЮ АНРИ МАРТЕН

Бузни и в Париже, в изгнании, сумел остаться, и с полным правом остаться, шефом тайного кабинета. У него были свои люди в Пандурии, точно и добросовестно информировавшие его обо всем, что делается в молодой республике. Он следил за теми, кто, в свою очередь, следил за королевской семьей по поручению Мусманеков и Шухтанов, боявшихся возвращения Адриана, боявшихся этого больше, чем прихода большевиков.

Королевский посланник в Париже граф Лаччаро был смещен Мусманеком по телеграфу в первые же дни революции… Вместо Лаччаро, опытного дипломата, прислан был некий Донкало, продажный и темный журналист с отчаянной репутацией, бывший австрийский шпион, получивший воспитание в кофейнях Будапешта и Вены.

Французский язык демократического посланника был какой-то отчаянный жаргон именно этих самых кофеен, плюс еще развязная левантийская болтовня, отзывающая Александрией, Бейрутом и Смирной.

Но господин Донкало понимал господина Эррио, а господин Эррио, хотя и с превеликим трудом, но все же понимал господина Донкало, черномазого, усатого «дядю» с внешностью трактирного вояки, для которого бутылка — и источник удовольствий, и метательный предмет одновременно. Во всяком случае, взаимно довольные, французский премьер и пандурский дипломат клялись друг другу в социалистической верности и в антипатии к Адриану, за которым оба они следили, каждый через своих агентов.

И днем, и вечером какие-то неопределенные милостивые государи маячили возле королевской виллы, правда, на почтительной дистанции.

Зорро, часами дежуривший у калитки, одним своим видом ходячего арсенала отпугивал не только сыщиков, но и обыкновенных прохожих с самой что ни на есть спокойной и чистой совестью.

В то время как Донкало вынужден был ограничиваться лишь наружным наблюдением, Бузни знал все тайны посольского особняка на авеню Гош. Знал каждый шаг и самого Донкало, и Мусманека во дни его пребывания в Париже, знал, о чем они говорили и совещались.

Бузни успевал горевать о своей без вести пропавшей жене, успевал нести секретарские обязанности при вдовствующей королеве и овдовевшем короле.

Со дня получения заказа на «воспоминания» был установлен такой режим. Утром Адриан около часу катался верхом и, бодрый физически и духовно, с приподнятыми от движения и солнца нервами, в половине десятого возвращался домой. Легкий, с аппетитом съедаемый завтрак — и от десяти до часу король диктовал свои воспоминания. Дневная «порция» рукописи поступала в литературную обработку к Ее Величеству и, уже отшлифованная, сдавалась в переписку на машинке.

Недели через две господин Ван-Брамс осведомился у Джунги, как подвигается работа, и получил в ответ:

— Уже готово более семидесяти страничек!

— О! В таком случае, я пришлю за ними своего секретаря… Машина заработает полным ходом…

В час все вместе садились завтракать — Маргарета, Адриан, Бузни, Джунга и принцесса Лилиан. Хотя делившая все свое время между благотворительностью и уходом за крохотным племянником своим принцесса довольно редко появлялась в этот час в столовой.

Приходил иногда к завтраку бывший командир улан Ее Величества полковник Кафаров. Изящный красавец-кавалерист преобразился в такого же изящного красавца-штатского. Он поступил в кинематографическую труппу «Гомона», играя в комедиях и драмах светских спортсменов с жалованьем три тысячи франков в месяц. Он был доволен своим успехом, но смотрел на него как на нечто временное.

— Только бы как-нибудь перебиться, переждать, а там опять с Божьей помощью в ряды королевской гвардии под наш дорогой штандарт!..

Кафаров в живых рассказах своих знакомил обитателей виллы с новым для них и совсем недавно еще для самого себя новым, — этим увлекательным миром фильмовых съемок.

— Можно будет как-нибудь посмотреть? — заинтересовался Адриан.