Когда рушатся троны...

— Христа, пойдем вместе… Я должна узнать, что с ним…

— Что вы, что вы? Да разве можно! Да вас на куски разорвут… Нет, нет, я вас никуда не пущу… Вот немного отойду только и опять побегу.

И, оставляя Зиту мучаться в смертельной тоске, дважды бегала и возвращалась Христа.

В последний раз она сообщила о взятии дворца, о том, что никого из королевской семьи не могут найти.

Зита, на коленях перед висевшим у изголовья распятием, горячо, проникновенно, как никогда, молилась о спасении своего Адриана.

Еще, уже в третий раз, побежала Христа. Отсутствие ее длилось больше часу. Вернулась на заре. Еще немного, и яркое золото первых лучей брызнет в окно.

Измученная, бледная Зита, — глаза стали громадными, — уже не могла говорить, уже беззвучно шевелились сухие губы.

Умоляющим взглядом вопрошала она Христу…

— Теперь уже все знаю… Все… Убежали морем к отцу королевы Памелы… Только-только сейчас разнеслось. В погоню послали миноносец, а только, я думаю, уже не догнать…

Тихо, медленно сомкнулись веки. Погасли громадные глаза на бледном лице. Склонилась к плечу золотистая головка, озаренная первыми лучами солнца, и Христа бережно подхватила свою потерявшую сознание госпожу.

22. ТРЕВОЖНЫЕ ПОЛЧАСА

Как гулко отдавались шаги под каменными сводами, казалось, бесконечного коридора.

Каждый шаг приближал беглецов… К чему? К свободе? Так ли, нет ли, но в данном случае надлежало уходить от грозящей опасности, а не дожидаться, пока она сама, как спрут, охватит клейкими щупальцами своими.

Впереди шли рядом — подземный ход был широкий, — Адриан с электрическим фонариком и гайдук Зорро.

Миниатюрный прожектор, нащупывая мрак, порождал фантастические трепетно-исполинские тени.

Вообще все это шествие трех коронованных особ — четвертую нес на своих могучих руках адъютант — разве не было выхваченной из средних веков фантастикой? Да и всякое средневековье побледнеет перед этим концом первой четверти двадцатого столетия.

Шествие замыкал шеф тайного кабинета, несший несессер с золотом, деньгами и бриллиантовыми звездами. Первые свои звезды получил Адриан еще маленьким ребенком от султана Абдул-Гамида и персидского шаха. Кому совсем недавно еще могло прийти в голову, что и эти звезды, и остальное все заботливый адъютант уложит в несессер, дабы в трудный момент, где-нибудь на чужбине превратить эти орденские ценности в деньги?

Сам Бузни, как выбежал из своей канцелярии с сотней франков, так и остался при них. Весь его капитал! Но не это угнетало его. Не давала покоя мысль о жене.

Двигались молча, словно боясь вспугнуть вековечное безмолвие этих позабытых сводов, так основательно позабытых, — во всем дворце вспомнил об их существовании один только лишь седоусый Зорро.

А сейчас опять-таки он один из всей группы думал о том, удастся ли им выйти отсюда и не явится ли двухкилометровый коридор западней с крепко заколоченной дверью на том конце. Каждый думал свое. Только Памела, лежа с закрытыми глазами в сильных объятиях Джунги, ни о ком и ни о чем не думала. Все мысли Зорро — там, впереди… Адриан вспомнил Зиту, все очарование ее тела и ласк. Почему вспомнил в такие минуты, — разве можно сказать, почему?

Королева-мать в мыслях своих была с оставшимся ди Пинелли. Принцесса Лилиан тревожилась за судьбу своего горбатого секретаря Гарджуло. Могут расстрелять за одно лишь то, что был секретарем принцессы.

Шли, не справляясь с часами, но шли уже минут двадцать пять. Шли в завороженной тишине, и звуки шагов не только не нарушали ее, а, наоборот, подчеркивали. И могло показаться невероятным, нелепым, что наверху, над этими сводами, там, где и земля, и небо, и люди, — кипят жестокие страсти, гремят орудия, щелкают карабины.

Другой, совсем другой мир, словно тридесятое царство какое-то… И впервые за весь этот путь нарушил молчание Адриан:

— Долго еще, Зорро?

— Сейчас, сейчас…

И действительно, сноп лучей фонарика, до сих пор низавший нескончаемый глубокий мрак, уперся в небольшую дверь — не прямоугольную, а с овальной верхней частью. У всех затаилось дыхание. Эта дверь, крест-накрест перехваченная железными полосами, — эта дверь — их свобода или плен, их жизнь или смерть…

Она отпиралась не от себя, а к себе, и Зорро потянул за массивную ржавую ручку. Ни с места! Нагнулся, прищурив глаз свой, глаз горного ястреба — замочная скважина пустая. Прильнул ухом, — вместе со струей свежего воздуха рвется в этот склеп вольная жизнь, зовет к себе тысячами голосов и шелестом колеблемых дуновением ветра гигантских кактусов, и рокотом — всплеском прибоя волн, и неясным человеческим говором, и отголоском ружейной перестрелки, — пушечная затихла.

Шибко, шибко строчит пулемет… Явный признак — дворец еще не взят, еще не ворвался в него Тимо…

Зорро хотел попытаться разбить дверь прикладом, но остановил донесшийся говор… Что за люди? Не навлечь бы их на себя… А с другой стороны, не было никакого выбора. Позади — это уже верная гибель. Впереди же? Много шансов, что это не враги, а друзья… Друзья с «Лаураны».

Джунга приблизился к королю со своей ношей.