Когда семейство улыбается [=Улыбающееся семейство / Улыбающиеся люди]

Руки тёти Розалии лежат на столе, высохшие и жёлтые. Тело утопает в широком льняном платье. Её груди не обнажались годами ни для любви, ни для кормления младенца. Как две мумии, запелёнутые в ткань и погребённые навечно. Тощие ноги тётушки одеты в глухие высокие ботинки, уходящие под платье. Очертания её ног под платьем придают ей сходство с манекеном.

Тётя сидит, уставившись прямо на Джека. Он насмешливо махает рукой перед её лицом — над верхней губой у неё собралась пыль, образуя подобие маленьких усиков.

— Добрый вечер, тётушка Розалия! — говорит Джек, наклоняясь. — Добрый вечер, дядюшка Дэйм!

«И ни единого слова. Ни единого! Как замечательно!»

— А, добрый вечер, кузина Лейла, и вам, кузен Джон, — кланяется он снова.

Лейла сидит слева от тётушки. Её золотистые волосы завиваются, словно пшеница. Джон сидит напротив неё, и его шевелюра торчит во все стороны. Ему — четырнадцать, ей — шестнадцать. Дядя Дэйм, их отец («отец» — что за дурацкое слово!), сидит рядом с Лейлой, в углу, потому что тётя Розалия сказала, что у окна, во главе стола, ему продует шею. Ох уж эта тётя Розалия!

Джек пододвигает к столу свободный стул и садится, положив локти на скатерть.

— Давайте поговорим, — произносит он. — Это очень важно. Надо покончить с этим, дело уже и так затянулось. Я влюблён. Да, да, я уже говорил вам об этом. В тот день, когда заставил вас улыбаться. Помните?

Четыре человека, сидящие за столом, не смотрят в его сторону и не шевелятся.

На Джека накатывают воспоминания.

В тот день, когда он заставил их улыбаться… Всего две недели назад. Он пришёл домой, вошёл в столовую, посмотрел на них и сказал:

— Я собираюсь жениться.

Все замерли с такими выражениями на лицах, будто он выбил окно.

— Что ты собираешься?! — воскликнула тётя.

— Жениться на Алисе Джейн Белларди, — твёрдо сказал Джек.

— Поздравляю, — сказал дядя Дэйм, глядя на жену. — Но… Не слишком ли рано, сынок? — Он закашлялся и снова посмотрел на жену. — Да, да, я думаю, что немножко рано. Не советовал бы тебе так спешить.

— Дом в ужасном состоянии, — сказала тётя Розалия. — Нам и за год не привести его в порядок.

— Это я уже слышал от вас. И в прошлом году, и в позапрошлом, — сказал Джек. — Но это МОЙ дом!

При этих словах челюсть у тёти Розалии отвисла:

— В благодарность за все эти годы выбросить нас на улицу…

— Да никто не собирается вас выгонять! Не будьте идиоткой! — раздражаясь, закричал Джек.

— Ну, Розалия… — начал было дядя Дэйм.

Тётушка Розалия опустила руки:

— После всего, что я сделала…

В этот момент Джек понял, что им придётся убраться. Всем. Сначала он заставит их замолчать, потом он заставит их улыбаться, а затем, чуть позже, он выбросит их, как мусор. Он не может привести Алису Джейн в дом, полный таких тварей. В дом, где тётушка Розалия не даёт ему и шагу ступить, где её детки строят ему всякие пакости, и где дядюшка (подумаешь, профессор!) вечно вмешивается в его жизнь своими дурацкими советами.

Джек смотрел на них в упор.

Это они виноваты, что его жизнь и его любовь складываются так неудачно. Если бы не они, его грёзы о женском теле, о пылкой и страстной любви могли бы стать явью. У него был бы свой дом — только для него и Алисы. Для Алисы Джейн.

Дядюшке, тёте и кузенам придётся убраться. И немедленно. Иначе пройдёт ещё двадцать лет, пока тётя Розалия соберёт свои старые чемоданы и фонограф Эдисона. А Алисе Джейн уже пора въехать сюда.

Глядя на них, Джек схватил нож, которым тётушка обычно резала мясо.

Голова Джека качается, и он открывает глаза. Э, да он, кажется, задремал.

Всё это произошло две недели назад. Уже тогда, в такой же вечер был разговор о женитьбе, переезде, Алисе Джейн. Тогда же он и заставил их улыбаться.

Возвратившись из своих воспоминаний, он улыбается молчаливым фигурам, сидящим вокруг стола. Они вежливо улыбаются ему в ответ.

— Я ненавижу тебя! Ты, старая сука, — кричит Джек, глядя в упор на тётушку Розалию. — Две недели назад я не отважился бы это сказать. А сегодня… — Он повернулся на стуле. — Дядюшка Дэйм! Позволь сегодня я дам тебе совет, старина…

Он говорит ещё что-то в том же духе, затем хватает десертную ложку и притворяется, что ест персики с пустого блюда. Он уже поел в ресторане — мясо с картофелем, кофе, пирожное, но теперь наслаждается этим маленьким спектаклем, делая вид, что поглощает десерт.

— Итак, сегодня вы навсегда уйдёте отсюда. Я ждал целых две недели и всё решил. Я задержал вас здесь так долго, потому что просто хотел присмотреть за вами. Когда вы окончательно уберётесь, я же не знаю… — в его глазах промелькнул страх, — а вдруг вы будете шататься вокруг и шуметь по ночам. Я этого не выношу. Не могу терпеть шума в доме, даже если Алиса въедет сюда…

Двойной ковёр, толстый и беззвучный, действует на Джека успокаивающе.

— Алиса хочет переехать послезавтра. Мы поженимся.

Тётя Розалия зловеще подмигивает ему, выражая сомнение.

— Ах! — восклицает Джек, подскакивая. Затем, глядя на тётушку, он медленно опускается на стул. Губы его дрожат. Но потом он расслабляется, нервно смеясь.

— Господи, да это же муха.