Когда сердце поет

На этот раз его прикосновения были совсем другими, определенно более нежными. Он был не менее требовательным, но, казалось, скорее готов был дать ей, чем брать.

Рука Эден под его рубашкой чувствовала каждый его вдох и выдох. Это было как накат и откат прибоя, сердце его билось сильно и гулко. Скользящим движением он подхватил ее под колени, поднял на руки и опустил на пушистый шерстяной ковер перед камином. Она чувствовала каждую ворсинку ковра, такой невыносимо чувствительной стала ее кожа. В его прикосновениях было столько волшебного тепла, что она не удивилась бы, если бы от долгожданных ласк посыпались искры. Встав на колени, Слейд сладостно целовал ее лицо, шею, изгибы грудей. Развязав узел блузы, он высвободил и начал целовать по очереди розовые вершины, пока из ее горла не вырвались крики экстаза.

В душе зазвонили колокола тревоги. Осознанная любовь к нему требовала своего — не только возбуждающих ласк, но и понимания. Только тогда секс превращается в настоящую любовь.

Но если этого нет — она должна бы оттолкнуть его. Тогда почему ее пальцы погружены в густые волны его волос? Почему на затылке они такие короткие и приятно покалывают кончики ее пальцев? Раньше она не замечала, какие разные эти волосы. От этого открытия умолк внутренний голос предостережения, и она начала ощупывать каждый дюйм его тела, мягкий и твердый, шершавый и гладкий.

— У тебя есть какое-то представление, что ты делаешь со мной, женщина? — вопросил он, тяжело, прерывисто дыша.

— Я изучаю тебя, — сказала она с чистой совестью. Зная теперь, что любит его, она хотела исследовать его всего. Это было необходимо. Может прийти день, когда память об этом только и останется у нее. — Мне кажется, я почти не знаю тебя, — добавила она.

— В клиническом или библейском смысле? — протянул он.

Она закрыла глаза, не имея сил на обсуждение.

— Возможно, в обоих. — Он хрипло засмеялся:

— Я думаю, мы довольно хорошо знаем друг друга в библейском смысле. Может быть, настала пора узнать и в другом.

Раньше, чем она смогла ответить, одежды на ней уже не было, и прохладный ветерок коснулся ее ног. Слейд почувствовал едва заметную легкую дрожь, словно у Эден начался озноб, но его руки сразу справились с этим. С каждым прикосновением ее тело само изгибалось, она с тихой мольбой тянулась к нему. Когда он наклонил голову, чтобы губами проследовать по пути, проложенному рукой, она уже не могла сдерживать себя. Он ревностно исполнял свое обещание изучить каждую ее частицу, и сладостный ритуал сводил ее с ума. Ее разум требовал от нее совсем другого — остановить его, но тело пылко отвечало на ласки. Она желала его. Она нуждалась в нем. Она любила его. В этот момент он был только ее, и не имело значения, что будет завтра.

Потом наступил момент, когда даже железный самоконтроль Слейда исчерпал свои пределы. Его грудь вздымалась и опадала в зверском ритме, колено нежно раздвинуло ее бедра. Словно в замедленной киносъемке, она выгнулась под ним, приветствуя острое проникновение, когда наконец он вошел в нее.

Он объял ее всю целиком, заполнил до краев такими ощущениями, что под наплывом этих чувств она лишилась разума. Податливая плоть встретила твердую плоть; то, что началось как демонстрация его власти, превратилось в познание единства. Она сплелась, расплавилась, слилась с ним до такого предела, что уже не могла разобрать, где кончается она и где начинается он.

И ничего больше не имело значения, кроме неотвратимой всеохватывающей потребности быть им любимой.

— О, Слейд, Слейд! — Его имя было тем единственным словом, которое повторяла она словно в лихорадке.

Его губы сверху накрыли ее рот.

— Я знаю, моя хорошая. Я не думал, что это случится, но ты вызываешь настоящий жар в моей крови.

Что он имел в виду? Что он не собирался заниматься с ней любовью? Мысль об этом ввергла ее в состояние, которое она не могла бы выразить словами. Он почувствовал эту перемену, этот ответ, от которого она едва не задохнулась. Все ее тело била сладостная дрожь, такая сильная, что она вцепилась в него как в единственную ниточку жизни. Его стройное тело двигалось волнообразно в нарастающем темпе, дразня и мучая…

Через какие-то минуты, а может быть, часы она лежала в его объятиях на мягком ковре, истомленная и опустошенная.

— Мы должны пойти в постель. Что если Кэти войдет и застанет нас так?

Он приподнялся на локте.

— В девять лет уже можно что-то понимать о птичках и пчелах. Если бы она была младше, у нас могла бы возникнуть проблема.

Потом он задумался на минуту.

— Ты все еще считаешь, что вопрос о детях вне обсуждения.

— Почему ты спрашиваешь меня сейчас об этом?

— Ты идеальная мать. Возможно, нам следует проконсультироваться у нескольких докторов, чтобы получить лучший совет.

— Это ничего не изменит, — сказала она со вздохом. Значит, он все еще мечтает о сыне, которого она не сможет подарить ему. — Давай лучше встанем до того, как тебе придется давать какие-то объяснения Кэти.

Ее уловка сработала.

— С каких пор это должно быть моей заботой? Это матери должны учить своих дочерей подобным вещам.