Когда сгорает тот, кто не горит

— Я оберегаю людей, слежу, чтобы огонь оставался для них другом. Ты несёшь… ты несла… свет, искусство, ты дарила вдохновение, поощряла фантазию. Мы служим природе и человеку. Не может, не может быть, что нельзя уже ничего изменить, что нельзя помочь! В тебе говорит только месть!

— Изменить можно! Но не так: только добро и любовь, — вновь повторила Олу слова и интонацию Мудрой.

— Ты должна исцелиться. Ты сможешь, как и прежде, вдохновлять людей…

— Я ненавижу людей! Я их убью! Сожгу!.. Всех…

— Тише! Тише! Это твои свежие раны. Я обращусь к Старейшему, к духам природы, должен быть способ…

Обрывки земных воспоминаний вновь вспыхнули и понеслись перед Олу. Грязные стены, замызганный кафельный пол, их разделяют с Бэром, Олу понимает, что это навсегда, Олу кричит, ей что-то колют, какая-то инъекция, пол, стена… последнее, что помнит Олу: грязные чёрные подтёки на серой известковой стене… Перед Олу тёмный потолок, тёмно-красный, бордовый плафон, Олу лежит на чём-то мягком, вокруг несколько силуэтов. Олу слышит: «Инъекция!», чувствует укол в руку, тут же ощущает на себе тяжесть чьего-то тела, и сознание вновь покидает её… Темно. Откуда-то пробивается тусклый свет. Вокруг вновь грязные стены с чёрной плесенью, стена движется к Олу, покачивается, начинает вращаться, Олу пытается встать, она сидит на полу или на скамье, пол её больше не держит, он начинает вращаться вместе со стеной, «Куда?», — хочет крикнуть Олу, но только сипит.

— А! — хрипит она.

Кто-то ударил Олу. Она лежит на холодном полу, нет, всё-таки пол не ушёл, он здесь… Ещё удар, ругань, удар… Тишина. Олу с трудом поднимается, опираясь на локти, она вся мокрая, пол холодный и мокрый, стены вокруг теперь только слегка наклоняются, на сером фоне в тусклом свете стоят два тёмных силуэта. Один из них делает движение к Олу, но другой останавливает его. Серые стены темнеют… Новая картинка всплывает перед Олу: яркий свет сразу нескольких ламп, бьющих прямо в лицо. Олу сидит в освещённой комнате, на неё направлена телекамера, губы не слушаются её:

— Ты и я. Я и ты, — с трудом повторяет Олу слова своей песни.

В другом конце комнаты появляется Бэр, он бросает взгляд на Олу и тут же отводит его прочь. Глаза его прежде озорные, теперь злые и горящие. «Бэр!», — хочет крикнуть Олу, но только сипит, она вскакивает, но ноги её не держат, падая, она чувствует, как кто-то подхватывает её, усаживает обратно, чья-то рука опускается ей на плечо и вдавливает в кресло. Бэр выходит к другой телекамере, он говорит, слова звучат твёрдо, но они не живые, а какие-то механические:

— Я не хочу больше иметь ничего с этой проституткой. Я был под её влиянием, под воздействием веществ, но я излечился.

«Проституткой, — медленно собирается в голове Олу, — разве он это говорит обо мне?» Она пытается встать, но рука на плече придавливает её ещё сильнее.

— Я подтверждаю, — продолжает Бэр, — всё, что вам казалось, вам только казалось. Я должен извиниться перед вами. Всему виной вещества. Я раскаиваюсь. Отныне я буду десятки лет честно работать, и искуплю свою вину перед вами.

— Его душа не выдержала той гадости, что в неё вложили! — взвыла Олу, а Мудрая ясно ощутившая всё, что переживала дочь, ещё раз попыталась согреть её своим огнём. — Поэтому он не смог больше возродиться. Я отомщу за него!

— Дитя моё, ты сможешь исцелиться, — вновь начала Мудрая, но осеклась.

Мудрая больше не чувствовала свою дочь. Рядом с ней было нечто непроглядно-чёрное и опасное, как пустота зияющей бездны. Ненависть подогрела пепел внутри Олу, и он зашёлся мелкими язычками зелёного пламени. Олу ощутила злую силу, она почувствовала, что сможет отомстить: пусть она не сожжёт весь город, но какой-то след о себе она оставит. Здесь огонь, огонь, что сдерживает Мудрая. Как она глупа! Как жестока, цинична: она спасет людей от катастрофы, а дочь свою она бросила, позволила истязать и убить. Олу собрала поднявшуюся в ней злую силу: ярче, ярче пламя, пусть здесь всё запылает! Мудрая хоть и не чувствовала больше Олу, поняла, что та теперь действует против неё.

— Остановись! — закричала Мудрая, но Олу не могла больше ни услышать, ни понять её.

Между служительницами завязалась борьба: одна старалась усмирить огонь, а другая его раздуть. Хоть Мудрая и была намного сильнее, пламя заплясало, всё возрастая и подходя к опасной черте.

По закрытым векам задремавшего на посту рабочего зарябили отсветы огненной пляски. Рабочий очнулся и обнаружил незакрытый вентиль. На мгновение он оцепенел, но тут же пришёл в себя и бросился закрывать кран. Запоздало на всём заводе зазвенел предупреждающий сигнал. Пламя в печи начало стихать, Олу разразилась яростными проклятиями, совершенно непонятными Мудрой.

— Я буду мстить за Бэра! За отца! — закричала она.

— Ты опасно больна! Нет! Не уходи! — Мудрая в последний раз почувствовала Олу, и тут же ощутила, что её не остановить. — Я должна тебе помочь…