Когда сгущается тьма

— Поначалу о всяких, казалось бы, невинных вещах. Она сказала, что у ее приятельницы есть дочь, которая весной собирается поступать в наш университет, и спросила, нравится ли мне здесь учиться, как живется молодежи в студенческом городке и всякое такое прочее. Но о чем бы мы ни говорили, разговор так или иначе касался меня, в большей степени, нежели мне бы хотелось. Довольно скоро я почувствовала себя неуютно, поскольку ее вопросы стали приобретать все более личный характер. И под каким-то предлогом собралась уже было с ней распрощаться, вот тогда-то она и сказала мне, что пришла сюда вовсе не для того, чтобы наводить справки о нашем университете для дочери своей подруги, а что специально приехала из Аргентины поговорить со мной.

На лице матери любопытство сменилось озабоченностью.

— Она приехала из такой дали, чтобы поговорить с тобой? Но почему?

— Именно этот вопрос возник и у меня. Но она ответила, что знала нашу семью еще по Аргентине.

— Правда? А с чьей стороны — отца или моей?

Вопрос был довольно простой, но Алисия неожиданно решила придать разговору с матерью совсем другое направление. Следует заметить, что раньше она избегала говорить на эту тему — по причине испытываемых к родителям любви, уважения, а также множества других разнообразных, иногда даже противоречивых чувств, природу которых и сама не всегда могла определить. Но одним из них совершенно точно был страх — страх узнать правду. Но теперь бояться было не время. Собравшись с духом, она выпалила:

— Ни с той ни с другой.

Мать издала нервный смешок.

— «Ни с той ни с другой?» Что ты, собственно, имеешь в виду?

— Она сказала, что не хочет разрушать мою жизнь, мол, у нее и в мыслях нет причинить мне вред или сделать очередной жертвой, перевернув с ног на голову весь мой мир.

— Жертвой чего? — раздраженно уточнила Грасиела. — Такое впечатление, что эта женщина не совсем нормальная.

— Я тоже так подумала и, честно говоря, не хотела больше слушать ее излияния. Но странное дело — меня заинтриговала манера, в которой она все это излагала. Она ни разу не сказала ничего напрямую, только намеками, иносказаниями и недоговоренностями. При всем том я постепенно начала понимать, что под всем этим кроется что-то серьезное. Теперь, в ретроспективе, думаю, ей хотелось, чтобы я сама обо всем догадалась. Похоже, она считала, что если скажет правду в глаза, это будет слишком болезненно для меня.

— Какую правду? О чем ты должна была догадаться?

Алисия положила обрывок аргентинской купюры на стол лицевой стороной вниз.

— Прежде чем уйти, она достала из сумочки купюру и разорвала ее надвое — одну часть оставила себе, а вторую, с надписью, протянула мне.

Она перевернула купюру. На ее лицевой стороне синими чернилами было написано на испанском языке: «Военные забирают наших детей. Где исчезнувшие?»

Мать Алисии никак на это не отреагировала.

— Я сохранила обрывок. Более того, в следующие несколько месяцев провела кое-какие изыскания.

— Какого рода?

— Будучи воспитанной в Майами, я отдавала себе отчет, что мало знаю о стране, где родилась. Так уж вышло, что я появилась на свет во время Аргентинской грязной войны, о которой кое-что слышала, но никогда всерьез не интересовалась.

— В свое время об этом много писали.

— Знаю. Но пока эта женщина не вручила мне половинку разорванной купюры, у меня и в мыслях не было изучать все эти материалы. Только после этого случая я узнала о los Desaparecidos — об «исчезнувших». Помнится, меня поразило, до какой степени граждане Аргентины были терроризированы и боялись говорить о том, что военные делали с людьми, выступавшими против тогдашнего режима. Интересно, что некоторые из этих исчезнувших были экстремистами, придерживавшимися крайне левых взглядов.

— Лучше сказать, террористами. Вроде тех, что взорвали бомбу, убившую первую жену твоего отца и его дочь.

— Да, я знаю об этом. Но другие были самыми обыкновенными людьми, которые не одобряли правительство, — профсоюзными лидерами, сторонниками социальных реформ, борцами за права человека, монахинями, священниками, журналистами, юристами, преподавателями, студентами, актерами, рабочими, домохозяйками и так далее. В своем большинстве они ни в чем не провинились. Но их огульно обвинили в заговорах и террористической деятельности, направленных на «дискредитацию и подрыв западного христианского образа жизни». Все происходило, как в нацистской Германии, — с тем лишь исключением, что в случае с Аргентиной народы мира игнорировали развитие негативных процессов и позволили им набрать силу. Так в этой стране возник жестокий режим, которому никто не отваживался противодействовать, за исключением матерей исчезнувших детей. Они тайно встречались в церквях, объединялись и устраивали на площадях городов шествия и манифестации. При этом они несли фотографии своих исчезнувших детей, а головы покрывали белыми детскими пеленками. Они подвергали себя огромному риску, чтобы донести до широкой публики факты бесследного исчезновения людей и показать, что за этим стоит захватившая власть в стране военная диктатура.