Часть вторая
Коронация 1930 года
В предрассветный час 19 октября 1930 года лайнер «Азэ-ле-Ридо» уже вошел в порт Джибути, а те двое все еще танцевали. Музыканты несчастного квартета, пропотевшие в плотных смокингах из альпака, давно убрали инструменты в футляры и ретировались в свою душную каюту, затерянную где-то в корабельных недрах. Юнга-аннамец драил палубу, заталкивая в шпигаты размокшие комья серпантина. Двое или трое стюардов снимали декор – флаги расцвечивания и гирлянды разноцветных лампочек. Из пассажиров на палубе задержалась только одна пара: девушка-полукровка, второй класс до Маврикия, и офицер Французского иностранного легиона. Под музыку, доносившуюся из переносного патефона, их ступни медленно скользили по мокрым доскам; танцующие время от времени останавливались и разжимали объятия, чтобы подзавести пружину и перевернуть единственную пластинку.
Минувшие двое суток изнурительной жары не помешали проведению судового
В этих мероприятиях участвовала довольно пестрая публика. За моим столиком сидел владелец третьего по значимости отеля в Мадрасе – рыжеволосый американец, державший путь в Сайгон, где он надеялся открыть торговлю сельскохозяйственной техникой; с цепочки его карманных часов свисали многочисленные масонские знаки отличия, на пальце поблескивало кольцо с вензелем какой-то другой тайной коммерческой организации, в прорези манжет были вдеты запонки Общества пеносдувателей[65]
, а в петлицу – ротарианская эмблема, колесо[66]. Во множестве присутствовали французские колониальные чиновники с женами и невоспитанными детьми; на судах крупнейшей французской судоходной компании «Messageries Maritimes»[67] такие семьи обычно занимают бóльшую часть пассажирского списка, который на сей раз пополнился новобранцами Иностранного легиона, направлявшимися в Индокитай для поддержания порядка. Легионеров разместили в четвертом классе: днем они в небрежных позах сидели на нижней палубе, а по ночам теснились в трюме. Большинство составляли немцы и русские; вечерами, разделившись на небольшие компании, они пели песни. Был у них и свой оркестрик из ударных инструментов и губных гармоник; для участия в заключительном концерте музыканты поднялись в салон первого класса. На раскрашенном барабане читалась надпись: «Mon Jazz»[68]. В Суэцком канале двое легионеров под покровом темноты вылезли из иллюминатора и сбежали. На следующий день их примеру последовал третий. Мы все сидели на палубе, потягивая утренний аперитив, когда раздался всплеск и за кормой возник обритый наголо субъект, который карабкался на берег. Хотя в этот час уже нещадно палило солнце, легионер был без головного убора. Он бросился через дюны прочь от парохода, постепенно замедляя шаг. Когда до него дошло, что за ним никто не гонится, он остановился и обернулся. Судно удалялось. Напоследок мы увидели, как он ковыляет за нами вслед и машет руками. Похоже, этот случай никого не встревожил. Мой каютный стюард ежедневно развлекал меня эпизодами быта обитателей нижней палубы. То двое-трое легионеров устроили драку и были разведены по карцерам, то один китаец ночью сбрендил и пытался покончить с собой, то на борту была совершена кража и так далее. Сдается мне, многое из этого он просто выдумал, чтобы меня позабавить.