Когда шагалось нам легко

В гавань мы вошли ранним воскресным утром и пришвартовались у причала. Там уже стоял немецкий круизный лайнер, который в течение следующих недель нам предстояло лицезреть не один раз: наши маршруты совпадали практически полностью. Да и конструкцией он мало чем отличался от «Стеллы», но наши офицеры пренебрежительно отзывались о его ходовых качествах. В день спуска на воду, говорили они, лайнер опрокинулся и теперь вынужден брать балласт из бетонных плит. На палубе у него стоял маленький черный аэроплан, и пассажиры, заплатив по пять гиней с носа, получали возможность покружить над заливом. В темноте название лайнера высвечивалось разноцветными буквами на шлюпочной палубе. Два судовых оркестра, сменяя друг друга, не умолкали, считай, круглые сутки. Почти все пассажиры, немцы средних лет, были на редкость непривлекательны, зато одевались изобретательно и смело. Один мужчина неизменно появлялся в сюртуке, белых брюках и берете. На «Стелле» все прониклись глубоким презрением к той вульгарной посудине.

После завтрака выяснилось, что паспортные и карантинные формальности уже завершены и мы можем беспрепятственно выходить на берег. Стайка англичанок с молитвенниками в руках отправилась на поиски протестантской церкви. Потом дамы сетовали, что их бессовестно обманул извозчик, который, поколесив кругами, содрал с них восемьдесят пять лир. Кроме того, он убеждал их вместо заутрени отправиться смотреть какие-то помпейские танцы. Аналогичному нажиму подвергся и я сам. Не успел я сойти с трапа, как в мою сторону, излучая сердечность, ринулся с приветствиями коротышка в соломенной шляпе. На его коричневой, весьма жизнерадостной физиономии сверкала подкупающая улыбка.

– Здравствуйте, да, это я вам, синьор. Доброе утро, – кричал он. – Вы хотить одна миленькая женщина.

Я ответил: нет, для этого, пожалуй, рановато.

– Ладно, тогда вы хотить смотреть помпейские танцы. Стеклянный домик. Все девочки голышом. Очень искусницы, очень бесстыжий, очень французский.

Я отказался, и он стал предлагать другие развлечения, которые редко ассоциируются с воскресным утром. За этой беседой мы дошли до конца причала, где начиналась стоянка экипажей. Там я нанял небольшой кабриолет. Сводник попытался вскочить на облучок, но получил грубый отпор от извозчика. Я попросил отвезти меня к собору, но вместо этого был доставлен к гнездилищу пороков.

– Это здесь, – объявил извозчик. – Помпейские танцы.

– Нет, – отрезал я, – к собору.

Извозчик пожал плечами. Плата за проезд до собора составляла восемь лир, но объездные дороги потянули на все тридцать пять. Утратив опыт путешествий, я вступил в пререкания с кучером и начал приводить совершенно неуместные доводы, но в конце концов был вынужден заплатить сполна и направился в собор. К обедне пришла масса народу. Один мужчина оторвался от молитвенника и шагнул ко мне:

– После служба. Вы хотить идти в помпейские танцы?

С протестантской отрешенностью я только помотал головой.

– Отличный девочки?

Я отвел глаза. Он пожал плечами, осенил себя крестным знамением и вернулся к молитве…

В тот же вечер, во время ужина за капитанским столом, сидевшая рядом со мной дама сказала:

– Кстати, мистер Во, хранитель музея поведал мне об очень любопытной традиции помпейских танцев, которые, судя по всему, исполняются по сей день. Из его рассказа я поняла не все, но мне показалось, что это зрелище достойно внимания. Вот я и подумала: не согласитесь ли вы…

У неаполитанских извозчиков обнаружилась совершенно несносная привычка (одна из многих): когда им объясняешь, куда ехать, они радостно кивают, потом выбирают замысловатый и, несомненно, кружной путь, а доставив тебя к зданию с фресками, которые ты хотел увидеть, разворачиваются на облучке к тебе лицом, с любезной улыбкой изображают поворот ключа в дверном замке и приговаривают: «Chiusa, signore»[27]. Во второй половине дня мне удалось посетить только капеллу Сан-Северо, но все усилия, затраченные на ее поиски, были вознаграждены сторицей. Мой извозчик слыхом не слыхивал такого названия, но после бесконечных расспросов мы все же отыскали небольшую дверцу в каком-то закоулке. Спустившись с облучка, извозчик пошел за смотрителем и после долгого отсутствия вернулся с прелестной босой девчушкой, которая несла в руке связку массивных ключей. Из уличного запустения мы шагнули в щедрую роскошь барокко. Топоча по церкви, маленькая ключница на удивление зычным голосом перечисляла приделы и надгробья. Скульптурное убранство этого здания ошеломляет, в особенности шедевр Антонио Коррадини «Целомудрие» – крупная женская фигура, с головы до пят окутанная прозрачной вуалью. Не знаю, может ли подражательная способность искусства превзойти этот уровень: каждая черточка лица и фигуры отчетливо различима под облегающей мраморной драпировкой, свободны от нее только кисти рук и стопы, но переходы текстуры от мрамора, изображающего открытую плоть, к мрамору, изображающему плоть под вуалью, настолько тонки, что не поддаются трезвому анализу.