Когда сливаются реки

— Иди, Алеська, тебе там надо быть, — сказала Анежка, но он явно не спешил.

— А я-таки пойду, — заявил Кузьма. — Вот как переоделся, так кажется, что просто из-под душа выскочил... Закалился!

— Ты не шути! — упрекнула Анежка. — Мало что может быть...

— Какие там шутки!.. Одно вот только... Хоть и не пью я теперь, а по такому случаю следовало бы, — и, попросив у сестры спирта, он одним глотком опорожнил чуть не полстакана, запил водой и выскочил на улицу.

— Молодчина, — сказал Никифорович. — Настоящий ленинградский характер... С таким не пропадешь! Ну, я пошел туда.

— И я с вами, — поднялся Алесь.

— Нужно будет — позовем... А пока посиди тут, полезнее... Поправляйся, дочка! — и Никифорович оставил их вдвоем.

Алесь склонился к девушке, обнял ее, и она увидела, как повлажнели его глаза.

— Ну, что ты такая непослушная? — упрекнул он ее. — Зачем тебе было кидаться туда?

Перебирая ослабевшими пальцами волосы Алеся, она тихо и ласково сказала:

— Прости меня, все время доставляю я тебе неприятности... Но мне так хотелось помочь тебе!

Затем она прижалась щекой к его щеке, вздохнула:

— Иди, тебе надо быть там...

Уже не только Кузьма, Мешкялис, Йонас и многие другие, но и сам Алесь взялся за багор, когда приехали подрывники. Видно было, что эти люди не привыкли терять время даром, — сразу же приняв необходимые предосторожности, они сошли с берега на большую льдину, которая очень медленно, но непрерывно подвигалась к перемычке. Через несколько минут в трех или четырех местах задымились бикфордовы шнуры.

— А лед толстый, — глядя на маневры подрывников, выбиравшихся на берег, заметил Гаманек.

— И морозов больших вроде не было, — отозвался Мешкялис.

Люди на перемычке пригнулись — поспешность, с которой выбирались подрывники на берег, и то, как втягивали они головы в плечи, насторожили и других. И вот уже грохот прокатился над озером, взлетели каскады воды и осколков.

Один из них, небольшой, упал к ногам Мешкялиса, и тот выругался:

— А, чтоб ты сгорела... И не на фронте, а погибнешь!

Йонас, решив, что наступил подходящий момент отомстить за шуточки по поводу крестин, сказал:

— Ты так много говоришь о фронте, что можно подумать, будто вся Литовская дивизия только на тебе и держалась!

— Ну, знаешь!.. — обиделся Мешкялис. — Держалась не держалась, а таких, как ты, я выручал не раз…

Видимо, Мешкялиса шутка сильно обидела. Есть у каждого человека такие поистине святые для него моменты в жизни, которых нельзя безнаказанно касаться. Он нахмурился и работал, не поднимая головы.

— Зря ты это, — тихо сказал Алесь Йонасу, и тот понял, что совершил ошибку, напрасно огорчил председателя.

Отвлекла их от этого маленького, но неприятного происшествия Зосите, которая только что вернулась от Анежки. Сообщив, что там все в порядке, она сказала:

— Знаете, Алесь, мне кажется, что надо сообщить об этом родителям... Нехорошо получается. Правда, ничего страшного сейчас нет, а кто знает, что будет к ночи?

Мешкялис и Йонас остановились и наблюдали за Алесем.

— И правда, было бы неплохо, если бы ты им сказала.

— Ну, так не о чем толковать, я пойду... До свидания, Йонас! — И Зосите быстро направилась в «Пергале».

Подрывники продолжали свою работу. Некоторые льдины, крепкие и медлительные в движении, они рвали прямо на озере, на другие, поменьше, не представлявшие опасности, бросали шашки прямо с перемычки. Теперь уже бояться было нечего.

— Ну, вот и справились, — удовлетворенно констатировал Кузьма Шавойка, отбрасывая багор и вытирая рукавом пиджака лоб. — Жалко, что еще разок выкупаться не удалось, очень уж хороший спирт в больнице дают... Хватил бы — и спать!

— Была бы охота, — поддразнил Йонас. — С дымком найдется...

— Ну нет, — засмеялся Кузьма. — Больше я на эту приманку не клюю!..

Солнце уже склонялось к горизонту, катилось на почерневшие холмы и синие лесные рощи. В воздухе повеяло прохладой, той чистой и хрупкой свежестью, которой, как ключевой водой, невозможно напиться досыта. Озеро почти очистилось, на воде, все больше краснеющей под закатом, виднелись лишь одинокие небольшие льдины, которые как бы недоумевали: «Чего ради вы, люди, так рассердились на нас? Разве плохо послужили мы вам зимой, когда над нами, по снежному насту, проносились сани и бежали лыжники?..»

Когда Алесь зашел к Анежке в больницу, возвращаясь с работы, там сидели уже ее родители. От неожиданности он даже растерялся, подался назад с порога, но по спокойным глазам девушки понял, что опасаться ему нечего.

Заметив его, старый Пашкевичус поднялся с табуретки.

— Анежка вас тут вспоминала... Вы ее спасли...

— Это не я, — смутился Алесь. — Это Кузьма Шавойка... Я только до больницы донес...