Когда смерть – копейка…

Капитан Глеб Никитин опять встал у окна.

Через пару минут, поискав спички, он зажёг газ и поставил почти полный чайник на плиту.

– Эй, переживатель, давай всё-таки тащи сюда свои чудесные пирожки! Мне действительно пора.

Виталик немного помедлил, но появился на кухне уже с улыбкой.

– Пирожки с горячим чаем? С очень сладким?!

– Ладно тебе, издеваться-то…

Глотая на этот раз действительно обжигающий чай, Глеб продолжил.

– Заканчиваю. Потерпи.

Ещё вот что. Когда я вчера заехал к Серовым, Маргарита всё причитала, говорила, что с Серёгой-то это она так натворила. Призналась мне, как на духу, что была на даче у него в субботу поздно вечером, когда приезжала в очередной раз выяснять отношения. По её словам, Серёга обещал вроде как к воскресенью денег достать на операцию сыну, клятвенно божился, что деньги будут абсолютно точно, а сам в пятницу опять напился. Ей про него всегда кто-нибудь из соседей докладывает.

Маргарита говорит, что дожидалась, пока дождь закончится, да ещё, чтобы стемнело получше, никого из знакомых по даче не хотела встретить, да и своих, зверосовхозовских, тоже. Пришла на дачу, промокла вся, злая, говорит, что орать на него сразу, от порога, стала. Серёга-то всё больше молчал, глаза у него стеклянные, как Маргарита описывает, были… Чего-то про Азбеля он ещё пытался ей сказать, всё оправдывался… Она его не дослушала, махнула полстакана водки, которая у него на столе была приготовлена, чтобы ему не досталось, и сковородкой Серёгу по башке по привычке-то и шарахнула.

Когда выскочила на улицу, помнит, что кричала ещё ему, что он сидит ленивый, ничего не делает; что она выселит его из дачи, а дачу продаст – чтобы для сына деньги были; что видеть его вообще не хочет….

Ещё Маргарита сказала, что она очень расстроилась, когда всех приличных людей, друзей-то их семейных, позвали на сороковины к Даниловым, а её нет. Сказала ещё, что он тряпка. И следы-то женские вокруг дачи остались её, Маргариты…

Вот так. Мелькнула, вроде бы у Серёги тогда надежда, а на самом-то деле её и не было вовсе… В конце концов, дружба-то ведь не значит, чтобы каждый день друг другу звонить, или попросту рубли занимать до получки. Уверен, что это обыкновенное, простое желание узнавать друг о друге, что-то слышать и довольствоваться хотя бы тем, что вот мой друг здоров, и пускай ещё здравствует…

От пирога Глеб Никитин как-то нечаянно отвлёкся, задумался.

Вишнёвое варенье тонкой и густой струйкой попыталось сбежать с запечённого кусочка теста вниз.

– Имущество всё целое там, в домике-то. На подоконнике два гривенника лежали, серебряных, царских. Скорее всего, Серый приготовился их чистить, до ума доводить, для продажи.

Главное-то вот что. Маргарита сама видела, как милиционеры нашли деньги под матрасом, триста долларов. Она не знает, что и думать, откуда у мужа такие деньги. Потом-то ей, впрочем, всё равно скоро доложат, что это даниловские. Вот так, дружище.

Панас помолчал.

– Зачем ты мне-то про всё это рассказываешь? Знал бы сейчас об этой тайне только ты один, молчал бы и всё, никаких заклинаний от меня бы и не потребовалось. А?

– Эта история, Виталик, ещё долго будет аукаться всем нам. Одно, другое будут вспоминать, что-то забудут, что-то переврут, не так объяснят при случае. Какая-нибудь гадость ещё обязательно всплывет между нашими-то. Меня рядом не будет, а вот ты…

Чтобы можно было бы кое-кого подправить при разговоре, не раскрывая, естественно, всех подробностей; чтобы ты сам смог не допустить ещё такого же безобразия. Вот зачем я и связывал тебя, верный мой Панса, этой страшной клятвой. Надеюсь, ты понимаешь, что всё это абсолютно серьёзно.

– А то…

По радио сказали, что начинают передавать новости.

Капитан Глеб пристукнул кулаком по столу.

– Ну, мне пора.

Виталик не решался, да, вдобавок, не очень-то и хотел вставать из-за стола.

– А ты, Глебка, взаправду, в эти дни так трепался, что я тебя таким никогда и не видел! Честно, не ожидал от тебя!

– Нужно же было вас, затейников, хоть как-то разговорить. Язык у меня, в самом деле, от этих монологов сильно побаливает.

Не опуская на стол свою чашку, Панасенко наставил толстенький указательный палец на Глеба.

– Я скажу тебе, кто ты такой, если ты этого ещё не знаешь! Ты обманщик! Как тебе не стыдно так дурачить людей?!

– Сначала было стыдно, а потом привык. – Ответ капитана Глеба был искренен и честен.

– Удивляюсь, как это мы все тебе вчера поверили!

– А я будто не удивляюсь! – славно усмехнулся Виталику Глеб. – Я ведь и сам себе почти поверил.

– Ты билеты на самолёт уже взял? Свободно сейчас с ними? А то ведь трудности обычно бывают, к лету-то…

– У меня карточка «Аэрофлота». Серебряная. Выдали, как заслуженному пассажиру.

– И чего? Выгодно хоть? Большие преимущества имеешь?

– С билетами проблем теперь нет. Ну, ещё, наверно, когда лютые холода случатся, то пустят меня в зал для больших людей погреться, или чемодан мой случайно на аэроплане бесплатно куда-нибудь довезут…

Виталик хорошо, расслабленно вздохнул.