Когда стало немножко теплее

Когда-то бабка Маня говорила, что любит уставать. Если она в конце дня устала, значит, хорошо поработала и день не прошел даром. Сейчас она ничего не делала, но все равно очень уставала к концу дня.

- Ты не похожа! - Фараон пренебрежительно махнул рукой.

- Да... - огорченно согласилась бабка Маня. - Совсем от еды отвернуло. Никогда со мной такого не было.

- Восемьдесят лет тебе тоже никогда не было.

- А жить-то все равно охота, - извинилась бабка Маня.

Фараон развел руками.

- Мало ли что кому охота? Всякая переменная величина стремится к своему пределу. И нечего сопротивляться.

- Как? - не поняла бабка Маня.

Ей не ответили. Все почему-то замолчали - видимо, задумались о пределе вообще и о своем пределе в частности.

Всем сразу, как в детстве, захотелось домой, но так же, как в детстве, они боялись Фараона, потому что привыкли его бояться, и стояли смирно, как на уроке.

В этот момент в магазине зазвенел звонок. Был предвыходной день, магазин закрывался рано.

Четырнадцать тысяч четыреста дней потратил Фараон на своих учеников, а они по-прежнему ничего не знали и не хотели знать.

Кто-то говорил, будто рыжий Кашкаров из довоенного выпуска открыл в небе новую звезду. Но Фараон этой звезды не видел. Зато видел: Кашкаров как был хулиганом, так им и остался. То свистнет вслед в два пальца, то подойдет при всех и пообещает достать в комиссионном магазине удешевленный саркофаг.

Закончив обход по району, Фараон вернулся домой.

У Фараона было две жены, по очереди, - сначала одна, потом другая. Первая ушла сама, потому что Фараон все знал, и ей было с ним скучно. Вторую он прогнал, потому что она поливалась духами «Красная Москва» и нетщательно убирала комнату. А у Фараона от пыли и от резкого запаха начиналась аллергия: чесались глаза, нос, першило в горле.

Фараон достал французский ключ, отомкнул французский замок и вошел в коридор. На стене коридора висела таблица «Метрическая система мер. Один квадратный метр равен 100 квадратным дециметрам, 10 000 квадратным сантиметрам». Все давно подсчитано. И нечего считать.

На кухне возле плиты стояла потомственная троечница, пятнадцатилетняя Лариска, внимательно смотрела на сковородку, на которой трещало масло.

За Ларискиной спиной, ссутулившись, сидел внук бабки Мани, девятиклассник Елисеев. Лопатки у него были острые, торчали на спине, как маленькие крылья. Ноги он переплетал одну вокруг другой несколько раз. Лариска называла это «заплетать ногу в косу».

Елисеев сидел над тетрадкой - проверял аксиому о параллельных прямых. По Эвклидовой геометрии они не пересекутся, сколько бы мы их ни продолжали, а по Лобачевскому - пересекутся непременно, но не сразу, а где-то в пространстве. Елисееву хотелось самостоятельно выяснить - что же происходит с параллельными прямыми? Дети, как правило, не хотят пользоваться опытом прошлых поколений, они хотят до всего дойти сами.

Фараон остановился на пороге кухни, неодобрительно посмотрел на Ларискину юбку, которая, едва успев начаться, тут же заканчивалась.

- Ты бы оделась, - посоветовал Фараон, - противно смотреть.

- Елисеев! - весело позвала Лариска. Она научилась от Фараона всех звать по фамилии, и даже к собственной матери обращалась по ее девичьей фамилии.

- А? - очнулся Елисеев.

- Тебе противно на меня смотреть?

- Нет, - ответил Елисеев и снова углубился в свою работу.

- Вот видите, ему не противно, - беспечно подтвердила Лариска, - значит, по этому вопросу могут быть две точки зрения. А меня в данной ситуации больше интересует точка Елисеева.

- Ты что-то умная стала... - заподозрил Фараон.

- Елисеев! - снова позвала Лариска.

- Ну что тебе?

- Я умная?

- Нет.

- Вот видите, это спорный вопрос, - доброжелательно объяснила Лариска, разрезая огурцы на круглые колечки. - Смотря с кем сравнивать... Если сравнить меня с ребенком из Древней Греции, то я просто гений, потому что за истекший период наука и техника шагнули вперед, увеличилось количество информации. Если сравнить меня с ребенком тридцатых годов - я выше его на голову, об этом недавно говорили по телевизору, по четвертой программе. А если сравнить меня с Елисеевым, то я, безусловно, глупа и антиобщественна. Елисеев, я тебя правильно поняла?

- Отвяжись, - попросил Елисеев.

Фараон слушал Лариску, которая позволяла себе собственные выводы, и с недоумением смотрел, как она берет кружочки огурца, натирает их солью, обваливает в муке и аккуратно располагает на сковородке один возле другого.

- Что ты делаешь?

- Жарю огурцы.

- Огурцы не жарят! - испуганно вскричал Фараон.

- Почему? - весело не поверила Лариска. - Ведь кабачки жарят, а кабачки - это то же, что и огурцы, только больше размером.

- Не жарят! Слышишь? Не жарят! И нечего...

Фараон почувствовал, как в глазах у него зачесалось, в носу тоже зачесалось, в горле запершило. Это начиналась аллергия - не то от запаха пригоревшего масла, не то от Лариски.

- Но ведь я жарю, - спокойно возразила Лариска и протянула тарелку, где лежали жареные огурцы с золотистой корочкой.