Когда сверкает молния

— Слушай, не хотел сообщать преждевременно, но скажу... — И Виктор горячо заговорил, что зашел он по слишком важному делу, сообщить как другу: со дня на день Николая Локтева должны поставить начальником цеха. И в этом — его, Виктора, заслуга. Он уже давно двигает этот вопрос. Рабзин горячился, ругал Ясмана за неумение руководить людьми, что-то доказывал, не ведая совсем, что Николаю все уже известно и не по каким-то смутным слухам, а из уст самого Ясмана и секретаря парткома Нургали Гаязовича Зарипова.

— Это я предложил твою кандидатуру! — повторял множество раз Виктор. — Это я...

Николай заметил радостное оживление на лице земляка. Сейчас ли он придумал такой ловкий ход или же еще заранее обмозговал все? Неважно. Было видно, как хотелось Рабзину вновь вернуть доверие, всем видом своим он не скрывал этого, глаза разгорались, тонкие губы нервно подрагивали. По его словам выходило, что один он чуть ли не вершитель судьбы Локтева.

Допив чай, Виктор встал с табуретки, мило сощурил глаза.

— Слушай, Колян, я один дома... Коньячок есть, спиртик по-корейски, помнишь чать? Пойдем ко мне, посидим, поразмышляем...

— Не поздно ли? — многозначительно спросил Николай и уловил в собственных словах некий двоякий смысл. — Не поздно ли?

— Нет, летний вечер долог... Пойдем, у меня такая радость на сердце, что друга не потерял...

«Ударить бы по рылу! — молнией скользнуло в мыслях. — Не время для драки. Завтра, завтра!» — просыпалась в Николае неокрепшая злость.

— Поздно уже, — неопределенно ответил он земляку.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Разноцветный сентябрь пришел в город, перекрашивает все по-своему. И осени вроде бы еще нет, но ощущается во всем, что лето миновало. Утро солнечное, а стеклянной чистоты воздух холодит и взбадривает. Сегодня оператору в ночную смену...

Николай Локтев пришел в цех и первым, кого встретил, был Израель Львович.

— Как они, делишки? — поздоровавшись, спросил начальник цеха. — Давай зайдем ко мне, потолкуем.

По крутой узкой лесенке поднялись на второй этаж, где находился тесный, неуютный кабинет начальника цеха. Ясман, пройдя вперед, сдвинул на край стола газету.

— Полюбуйся, не читал еще? — сказал он.

В газете сообщалось о пуске новой установки, о той победе, которую свершили нефтехимики комбината. Он взглянул на газетную полосу, мельком увидел свою фамилию и рядом в строчке — имена остальных соавторов, ведущих инженеров комбината.

Ясман поглядел на часы, заметил:

— Пока бухгалтерия работает, сбегай и получи положенное. Уже несколько дней ведомость тебя ждет.

— За что? — удивился Николай, хотя сам догадался, что за реконструкцию установки.

— За твое главное участие, — ответил Израель Львович. — На днях наш главный из командировки, вернулся, прознав о случившемся, такой пожар раздул, хотел всех из списка вычеркнуть, одного тебя оставить... Ему растолковали и объяснили, кто таков Локтев!..

— Ну это уж слишком, — смущенно заметил Николай.

— А парторг Нургали Гаязович так и настоял на своем, обвинил Виктора Ивановича и потребовал поставить его вопрос на парткоме, — Ясман поправил рассыпавшиеся седые волосы. — Ко мне Давыдович Юрка прибегал, кулаками размахивал... Так что, Николай, готовься к буре и не вешай носа, будь ты понастырней, со злыми людьми жестче надо.. Одного, я не уразумею, за что на тебя Рабзин в последнее время поклеп за поклепом несет? Друзья же были, земляки к тому же.

— А черт его знает, я тоже никак не пойму...

Локтев сходил в бухгалтерию. Подписывая ведомость, по-ребячески радовался не столько приличной сумме вознаграждения, сколько тому, что фамилия его стояла в списке первой, рядом с фамилиями ведущих специалистов комбината. До ночной смены оставалось время, чтобы как-то скоротать его, направился к скверику перед административным зданием комбината, где цветы и кустарники благоухали поздними осенними красками. Холодит сентябрь, но в голубоватом воздухе держится еще тепло прошедшего лета. С равнинных полей сюда, к скверику, ветерок заметает серебряную паутину.

На его плечо упал поржавевший лист. Он взял осторожно в руки невесомую оранжевость, тихо пустил по ветру. Пусть летит... Завтра пожухнет, упадет в стылый грунт. И не погибнет золотой листик, а будущей весной даст силы для новой молодой и зеленой листвы. Николай видит впереди себя стройного, броско одетого человека, узнает его легкую походку. Но не окликнул, не стал догонять Виктора. Он замедлил шаги, свернул к скверику, остановился у газетного киоска. Пусть лучше проходит мимо, хотя когда-никогда встретиться все равно придется, не сегодня, так завтра.

 

Ночная смена подходила к концу. Широкие окна оранжево засветились, подкрашенные зарей. Сумеречная синева еще не рассеялась, был ранний час сентябрьского утра. В цехе рабочая тишина, полная непонятных звуков, как ночью в лесу: вроде бы тихо вокруг, а на самом деле лес оживлен таинственным шорохом ветра, качанием веток, шелестом листвы.