Когда танцует Доринда

— Тогда вы должны понять мои чувства, мистер Шейн,— нервно начала миссис Дэвис, слегка качнувшись корпусом в сторону детектива, но моментально совладав со своими нервами, приняла прежнюю позу и продолжала уже более спокойно.

— Простите, если я принимаю это событие слишком близко к сердцу, но, видите ли, Юлии всего лишь восемнадцать. По своей натуре она весьма импульсивная, можно сказать, своевольная девушка, и просто не в состоянии самостоятельно понять, в какую историю она влипла. По просьбе ее матери я посетила это заведение прошлым вечером. Я надеялась, что сумею убедить ее вернуться в колледж до того, как эта история получит огласку.

— И что же?

— Юлия сделала вид, что не узнает меня, и отказалась разговаривать со мной.— В голосе молодой женщины не было и намека на обиду или вражду, лишь простая констатация печального факта.— Я занимала столик у самой сцены,— продолжала Миссис Дэвис,— и Юлия несомненно заметила меня, едва появилась на подмостках. И тем не менее, когда я послала ей записку с просьбой о встрече, официант вернулся с ответом, что мисс не знакома со мной и не имеет желания встречаться с неизвестным ей человеком. Я проявила настойчивость и на свой страх и риск отправилась за кулисы,— после короткой паузы продолжала миссис Дэвис,— но когда я попросила у одной из хористок показать мне уборную Юлии, последовал решительный отказ.

Миссис Дэвис извлекла из сумочки носовой платок и аккуратно вытерла крупную слезинку, готовую испортить ее тщательно сделанный макияж.

— Но может Юлия не узнала вас? — предположил детектив.

— Трудно в это поверить, мистер Шейн. Я знала ее чуть ли ни с пеленок. Салли, ее мать, долгие годы была моим самым близким другом. Нет, не может быть ни малейшего сомнения в том, что Юлия вполне сознательно отказалась от встречи со мной.

— Но если ей уже исполнилось восемнадцать и она остановила свой выбор на карьере танцовщицы, я не знаю, каким образом вы можете помешать ей в этом.

— О какой карьере вы говорите? — произнесла миссис Дэвис, откровенно удивленная заявлением детектива.— В заведении подобном «Ля Рома»? Побойтесь Бога, мистер Шейн! Юлии следовало бы сообразить, какую боль причинит она родителям своим необдуманным поступком. Если эти обстоятельства станут достоянием общественности, с политической карьерой ее отца будет покончено раз и навсегда.

— И отец Юлии знает об этом? — уточнил Шейн.

— Слава Богу, пока еще Нет! Именно этого Салли и опасается больше всего. И вы не должны допустить этого, мистер Шейн.

— Каким же образом вашей приятельнице стало известно, что ее дочь выступает в «Ля Рома»?

— Как это ни печально, из анонимного письма.— Миссис Дэвис достала из своей сумочки стандартный почтовый конверт и извлекла из него глянцевую фотографию и сложенную в несколько раз страницу газеты. Несмотря на то, что она вполне владела собой, на ее щеках появились предательские красные пятна, когда она, грациозно наклонившись вперед, передала содержимое конверта детективу.— Эти бумаги были присланы с утренней почтой точно в таком же конверте, адресованном персонально моей подруге. Сожалею, но в порыве отчаяния она, по-видимому, уничтожила оригинал.

Первым делом Шейн бросил взгляд на глянцевый отпечаток. При этом лицо его не выражало ничего, кроме профессионального интереса. На фотографии была изображена молодая девушка весьма привлекательной наружности и, увы, действительно абсолютно голая. Фотограф сумел запечатлеть ее, вероятно, в кульминационный момент ее выступления. Даже для не слишком разбирающегося в подобных тонкостях Шейна было очевидно, что фотография сделана рукой настоящего мастера своего дела. Юлия была представлена в полный рост. Классически совершенное нагое тело неизвестный фотограф запечатлел в момент величайшего напряжения всех духовных и физических сил юной танцовщицы. Чуть приподнятый подбородок, таинственно манящая улыбка на чувственных губах, вытянутые в экстазе руки. Художнику удалось передать даже страстное вопрошающее выражение глаз молодой девушки, в котором, как не преминул отметить про себя Шейн, не было ничего сугубо вызывающего или порочного. На фотографии, сделанной без сомнения при помощи весьма дорогой камеры, можно было разобрать лица шести оркестрантов, расположившихся в глубине сцены, и даже вполне отчетливую надпись «Ля Рома», намалеванную на барабане ударника.

Поперек фотографии уверенным почерком было начертано только одно слово: «Доринда».

Шейн бросил вопросительный взгляд на свою собеседницу и повторил имя вслух.

— О, это сценический псевдоним, который использует Юлия,— объяснила миссис Дэвис. Краска раздражения или стыда уже сошла с ее лица, вернув коже обычный чуть тепловатый оттенок.— Надо сказать, что я намеревалась встретиться с управляющим этого заведения, но он, к сожалению, отсутствовал. Мне удалось переговорить только с одной из хористок,— в этот момент голос миссис Дэвис приобрел особые доверительные нотки,— но она могла сообщить мне только то, что никому из ее приятельниц ничего не известно о Доринде, кроме того, что она хорошо знает свое дело.