Когда тебе пятнадцать

Воспоминания об отце, таком вот веселом и щедром, у Кости уже почти начисто выветрились, и потому он смотрел сейчас на отца с удивлением, не совсем понимая, правду тот говорит или всего-навсего прикидывается таким хорошим перед этим Леонидом Ивановичем? А когда вспомнил, что фамилия слесаря Волков, то с горечью подумал: «Так и есть, прикидывается, хитрит, видно, боится, как заяц волка».

На остановке слесарь распрощался, и Костя не утерпел, подозрительно покосился на отца:

— Ты его боишься?

— Кого, Волкова?

— Ага. Про коньки вдруг придумал.

— Чего же это я придумал! — возразил Петр Семенович. Прихлопнул в нагрудном кармане бумажник и подосадовал: — Маловато, не хватит. А то хоть сейчас в магазин. Пошли бы и купили.

— Правда? — вырвалось у Кости.

— Трепаться — последнее дело.

Удивившись отцовской щедрости, Костя улыбнулся:

— Нет, лучше к новой зиме тогда. А то и верно, как Волков сказал: от этой зимы одна кочерыжка осталась… Пап, а мне показалось, что ты боишься его, хитришь.

Обидно было Петру Семеновичу услышать такие слова от сына. Но ответил не сразу. Сели в троллейбус, проехали остановку, и тогда уж сказал:

— Чего же Леонида Иваныча бояться? Уважают его, вот что. Справедливый мужик. Зла от него не было никому. Хотя может так в глаза сказать, что не сразу очухаешься.

Костя вспомнил, как непросто иногда говорить напрямую, и вздохнул:

— Смелый, значит.

— Он парторг в нашем цеху, — согласно кивнул Петр Семенович. — Робкому тут нельзя быть. А шапку видел у него? Пыжик. В дорогой цене. Шел недавно вечером, шапку с головы и сорвали. Хулиганы. Поймали их через день и шапку нашли. Ему теперь уж в цеху советуют, чтобы каждый-то день не носил — уведут без отдачи. Смеется. Специально, говорит, надеваю, это, говорит, как нажива на окуня. Всю шпану этой шапкой переловлю.

— А твоя где? — посмотрев на старую меховую кепку отца, спросил Костя. — Тоже украли?

— Моя-то цела. Григорию дал поносить.

— И твою потеряет, — снова поглядев на вытертый мех кепки, сумрачно сказал Костя.

— Жалко бедолагу. В школе когда-то вместе учились. А на днях гляжу — ухо у него, как снег, белое. Приморозил. А и потеряет — не велик урон. Если бы пыжик или там лиса, как у Фили, а то — кролик.

Костя подумал: значит, и у Тани шуба из кролика. И тоже серая.

— Все равно, — упрямо сказал он, — хорошая шапка.

Час назад на Юлькин вопрос, не придет ли сегодня дядя Гриша, Костя торопливо, будто детсадовский попугай Ломтик, с испугом повторил: «Что ты, что ты!» Но ведь и в самом деле может заявиться. Шагая по заметенному снегом тротуару, Костя настороженно поднял на отца глаза:

— Отчего же не спросишь, зачем у завода тебя встретил?

— И верно! — искренне изумился Петр Семенович. — Не за коньками разве?

— Девчонка из нашего класса должна прийти. Поглядеть, чем комсомольцы дома занимаются… Как у них вообще дома… Понимаешь?

— Ясно. Пускай глядит. Нормально у нас. Верно?.. — Отец снял перчатку и потрогал подбородок. — Еще и побреюсь сейчас. Красивая она?

— Кто? — слегка опешил Костя.

— Девчонка твоя.

— Пап, ты скажешь! Моя! Она комсорг в нашем классе… Пап, между прочим, предупреждаю: если дядя Гриша сегодня надумает заявиться к тебе, то я не пущу, как хочешь, не обижайся.

— И правильно, — легко согласился отец. — И мне смотреть на него тошно.

— А шапку ему — пожалуйста! — недовольно проговорил Костя. — Теперь ходишь неизвестно в чем. Уши вон красные какие.

— Эх, Костюха, ведь замерзнет он без шапки. Совсем бедолага ум растерял. Да, а когда-то был человек…

Глава десятая

К приходу Тани готовились, словно к празднику. Петр Семенович снова ощупал и оглядел в зеркало лицо, побрился и даже остатки цветочного одеколона разыскал в буфете.

Юлька посмотрела на пузырек с веткой сирени и голубой шапочкой пробки, втянула носом воздух и сказала: «Вкусно».

Впрочем, это скорее могло относиться к запахам, катившим прибойными волнами из кухни. О Тане Анна Ивановна узнала еще утром — Костя предупредил. Весь длинный, хлопотный день (работала Анна Ивановна на швейной фабрике) она помнила об этом и тревожилась. Жалела, что не сказала мужу. Только как угадать? Может, и лучше, что не сказала. Дурной ведь. Возьмет да наперекор сделает — наберется с дружками, глаза зальет…

Вернувшись с работы, Анна Ивановна, не теряя времени, замесила тесто, поставила к теплой батарее. Счастливая Юлька потребовала пирогов с вареньем.

— А с капустой и яйцами не хочешь?

— И с капустой хочу!

— Это хорошо, что надумала она в гости! — потирая руки, в который раз повторял Петр Семенович.

И всякий раз Костя считал нужным разъяснить: «Пап, при чем тут гости! По делу придет. Посмотреть. Может, и пальто не захочет снять».

— А Волков как сказал про тебя, помнишь? — Петр Семенович горделиво хлопнул сына по плечу. — Очень даже одобрил. Учти! Моя порода! И чтоб после этого девчонка не захотела снять пальто, присесть к столу? Не может быть!

Отца Костя просто не узнавал. Вот всегда бы таким был. Чего бы лучше!