Когда-то там были волки

— Я так устала бояться, — говорит Эгги, и голос у нее действительно очень усталый. — И я не хочу, чтобы ты оказалась в такой же тюрьме.

Я понимаю. Потому я и сказала ей, что убила Гаса. Чтобы освободить ее.

— А почему именно в ту ночь? — спрашиваю я. — Что заставило тебя пойти к Дункану тогда?

— Он заходил к нам, — объясняет сестра. — В тот же день. Ты была на работе, и я не открыла. Он стучал, стучал, звал меня по имени, говорил, что хочет поговорить со мной, и я просто… Я знала, что он не прекратит попытки добраться до тебя. Пока я не устраню его.

Ах, Эгги.

— Я люблю его, — говорю я.

Она моргает, и потом рот ее округляется в тихом удивленном «ой». «Нет», — знаком показывает она. Отрицание очевидного.

— Люблю. Он не сделал ничего, чтобы заслужить наш страх. Это Гас был монстром.

Эгги закрывает глаза. Ее охватывают ужас и боль. «Я думала, это случилось снова».

«Я тоже», — жестикулирую я в ответ. Но, как оказалось, это нам с ней нельзя доверять.

Раздается стук в дверь. Я поворачиваюсь в постели и вижу Рэда и Дугласа Макрея, которые вежливо просовывают головы в дверь.

— Посетителей принимаете?

— Да, входите.

Отец и сын, шелестя бахилами, входят в палату. Дуглас ставит букет на мою тумбочку, переворачивая по пути чашку с водой.

— Посмотрите-ка на эту крошку, — улыбается старик, подхватывая мою дочь на руки и со знанием дела качая ее.

Я удивленно хлопаю глазами. Ну и ну.

Рэд переводит взгляд с меня на сестру и обратно:

— Так вас двое.

Я представляю их друг другу, и Рэд вежливо кивает Эгги. Она окидывает его с ног до головы холодным оценивающим взглядом.

— Говорят, вы сами застрелили волка, — обращается ко мне Рэд.

За нападение на двух людей — преступление, которого Десятая не совершала. Никогда не прощу себе этой ошибки, но, с другой стороны, волчицу все равно пришлось бы убить, потому что она повадилась таскать скот со всей округи, а ярость человека безжалостна.

— Тело у нас дома, — отвечаю я. — Можете прийти и убедиться сами, если вам нужны доказательства.

Рэд качает головой:

— Я вам верю. Уже отозвал охотников.

— Спасибо.

Рэд неловко топчется на месте, и мне не терпится услышать, что же его так смущает.

— А волк… Он колеблется. — Он показал страх, когда это случилось?

Я удивлена вопросом и рассматриваю его лицо.

— Нет. — В горле у меня першит. — Она была очень спокойна.

— Мой волк тоже, — говорит Рэд. — Большой самец. — И потом тихо признает: — В тот миг, когда я спускал курок, я знал, что поступаю дурно.

Я закрываю глаза. Кровать кружится, и сестра садится рядом и берет меня за руку.

— Насколько я вижу, — угрюмо произносит Рэд, — нам с вами нужно многое обсудить. Ничего не получится, если мы не попытаемся найти общий язык.

С моей души сваливается тяжелый камень.

— Совершенно с вами согласна, Рэд.

Позже, после того как я поспала, я смотрю, как сестра, стоя у окна, качает младенца на руках.

— Прости меня, Эгги, — говорю я. С большим опозданием.

Она поворачивается ко мне.

— Прости, что не остановила их. Ненавижу себя за то, что тогда не бросилась в драку.

— Ты ничего не могла сделать. С тобой они поступили точно так же.

Я качаю головой.

— Это не по-настоящему.

Сестра встречается со мной глазами.

— Ты пришла туда, чтобы быть со мной. А значит, с тобой они сделали то же самое.

И все равно с твоими мучениями не сравнить.

— Ты осталась со мной. Ты всегда со мной.

Я говорю:

— Я не убивала Гаса.

Эгги осмысляет эту новость. Потом устало выдыхает и прижимается щекой к лицу малышки.

— Ясно. Это разумно.

— Я пыталась, Эгги. Извини.

Я так его ненавижу за то, что он сделал, за все, что забрал у нее. И у меня тоже. Так много времени потрачено на страх перед людьми.

— Я люблю тебя, — говорит мне сестра.

— А я люблю тебя.

Я смотрю на дочь, и она помогает мне собраться с силами.

— А Дункан…

Эгги отвечает:

— Он ждет тебя.

Я сижу в кресле-каталке с девочкой на руках, а моя сестра завозит нас в его палату. Это на другом этаже. Дункан лежит под капельницей, и к нему присоединен какой-то монитор. Шея плотно замотана бинтами. Глаза закрыты, лицо бледное. Эгги подвозит меня как можно ближе к кровати и оставляет нас.

За окном спускается солнце, бросая на нас теплый вечерний свет. Мы обе ждем, когда он проснется. Возможно, из-за тихого гуканья младенца вскоре он открывает глаза. Видит нас, и слезы текут у него по щекам.

На подносе перед ним лежат блокнот и ручка. Дункан что-то пишет и передает мне.

«Ты спасла мне жизнь».

Меня распирает от понимания, что он был прав. Как же он был прав. Он мог бы пойти по стопам отца, но выбрал путь матери. Мы все делаем этот выбор, и большинство из нас следуют ему. В жизни порой приходится сталкиваться с жестокостью, переживать ее, бороться с ней, но доброта встречается чаще, наши корни уходят глубоко в землю и переплетаются. Вот что мы храним внутри, вот что приносим с собой — заботу друг о друге. Я смотрю на малышку и говорю Дункану:

— А ты спас жизнь мне.

«Врач сказал, я больше не буду говорить», — пишет он.

Я улыбаюсь.

— Есть языки без слов и без голоса, — отвечаю я. — Я научу тебя им.

Он берет девочку с такой нежностью, что руки у него дрожат.