Обязанность. Разве так называется то, что ты хочешь сделать для самых дорогих тебе людей? А как тогда назвать то, что ты хотела сделать, но не сделала? Лесли знала ответ на этот вопрос. Это называется трусостью.
Вчера вечером, как только Дэв уехала, Лесли напилась. Напилась так, как не напивалась никогда в жизни. Но от пива и вина – уже и не вспомнить, сколько было бутылок – ей стало только хуже. И никак не удавалось забыть звук тяжелых ботинок Майка, врезающихся в тело Дэв. Не удавалось забыть и тяжелый стон девушки, которую она так сильно любила. И которую не защитила, отпустила. Одну.
Дальше все было как в тумане. Кажется, подруги пытались расспросить Лесли о том, что случилось. Но что она могла им сказать?
Лесли не знала, что делать со всем этим и просто
пыталась заснуть. Но сон отгоняли звуки обычной утренней суеты – были слышны
голоса постояльцев, которые спешили на завтрак, переговаривались и смеялись. В
ангаре сейчас, наверное, творился настоящий погром, и Лесли нужно было прибраться
там, прежде чем все это увидят родители. С глухим стоном она заставила себя
подняться с кровати и, шатаясь, направилась в ванную комнату. Казалось, что ее
опять стошнит, хотя желудок был совершенно пуст. Лесли твердила себе, что
больше никогда не будет так много пить. Что больше никогда не позволит
случиться тому, что случилось прошлой ночью. Что больше никогда и никому не
позволит себя
В надежде привести себя в чувство, Лесли долго стояла под холодной водой. Ледяные струи лишали чувствительности ее тело, но не душу. Она обхватила себя обеими руками и задрожала. Хотелось забыть Дэв, забыть ее тело, которое было так близко, забыть жар ее губ. Забыть тот ужасный звон разбивающихся сердец.
Когда Лесли, наконец, почувствовала, что может посмотреть в глаза своим родителям, не вызвав у них никаких подозрений, она спустилась вниз.
– Доброе утро, дорогая, – весело сказала Эйлин Харрис. – Завтрак в самом разгаре. Хочешь блинчиков? Апельсиновый сок в холодильнике.
Едва справившись с внезапно нахлынувшей тошнотой, Лесли быстро отвернулась и сделала вид, что смотрит в окно.
– Нет, спасибо. Пока не хочу. Я возьму «Пепси» и прогуляюсь к лодкам. Хочу убедиться, что весь мусор вчера собрали в пакеты.
– «Пепси» утром? Тебе следует нормально поесть.
– Я поем. Попозже, – Лесли быстрым шагом направилась к задней двери, чтобы мама не увидела ее вблизи.
– Я так рада, что ваша вечеринка прошла у нас, – сказала Эйлин, ставя тарелки в посудомоечную машину. – Хорошо, что все твои друзья такие сознательные и, слава Богу, не ездят на этих ужасных мотоциклах. Это же так опасно!
– Что? – переспросила Лесли, с трудом улавливая смысл слов.
– Кто-то из местных подростков прошлой ночью разбился на мотоцикле.
Лесли замерла у двери. Ее сердце бешено билось в груди, от чего дышать стало неимоверно трудно. Сдавленным голосом она спросила:
– Разбился?
– Да. На Лейкшор Роуд этой ночью. К северу отсюда, – Эйлин достала из духовки чугунные сковородки и положила их в мойку. – Твой отец слышал об этом в новостях.
Лесли выбежала из гостиницы. Она едва успела спуститься по ступенькам крыльца, прежде чем ее вырвало. Лесли рухнула в кресло, больше не пытаясь удержаться на ногах или просто сделать вид, что все в порядке. «Это Дэв! – судорожно думала она. – Это она разбилась на мотоцикле». Лесли чувствовала это. Чувствовала и умирала от осознания своей вины. Вчера Дэв пила не так много. И она хорошо водила мотоцикл. Но ей было больно. И она злилась. На Лесли. На Майка.
Майк. Он ушел сразу, как Дэв уехала. Его не было около часа. Когда он вернулся, то был уже, кажется, совсем спокоен. Но разговаривать с Лесли он все еще не хотел. Впрочем, она и не настаивала. Майк до конца вечера просидел со своими друзьями. Также как и Лесли, он много пил.