Когда ты был старше

Анат взяла мои деньги, пробила чек на кассе. Дала мне сдачу. Кончики ее пальцев слегла скользнули по моей ладони. Возможно, не без умысла. Не считая этого, вся остальная сцена представилась мне глубоко гнетущей.

Ощущение было такое, будто мы расплачивались за наше запальчивое утро.

Вдруг оказалось, что нам есть что скрывать.

Я ел хворост с корицей, пил кофе и смотрел, как она без дела слоняется по кухне минут десять-пятнадцать. И очень часто ловил на себе ее взгляды.

Потом, махнув рукой на прощанье, прошагал почти две мили обратно к дому, надеясь хоть немного нагнать упущенный мною сон.

Звонок в дверь вырвал меня из сна. Я уже глубоко погрузился в быстрый сон, мне уже виделось нечто темное, извилистое и немного тревожное. И звук был такой, будто у меня под кроватью взрывается бомба. Вскочив на ноги, я стоял возле кровати, совсем не помня, как забрался на нее. Сердце колотилось до того сильно, что я уж стал волноваться, как бы это не стало опасно для моего здоровья.

Взглянул на часы возле маминой кровати. Десять тридцать. Слишком рано для Анат.

Надел рубашку, как мог пригладил пальцами волосы. Звонок раздался снова, прежде чем я добрался до входа.

— Иду со всех ног, — обращался я к двери, стараясь не выдать голосом злости.

Широко распахнул дверь.

За нею стояла моя соседка, миссис Джесперс. Мама Марка. Вид у нее был такой, словно она долго плакала.

— Ой, голубок, у меня плохие вести, — заговорила она. — Марк хотел поведать их тебе, но я сказала: «Нет, позволь мне». Потому как вы с ним что-то не очень ладите. Короче, сядь. Тебе лучше выслушать сидя.

— Что-то случилось с Беном?

— Нет, не с Беном, голубок, садись.

Она упрямо прошла в дом. Просто обошла меня кругом и уселась на диван в гостиной. Затем похлопала ладонью по дивану рядом с собой. Только мне не хотелось сидеть.

— Мне и так хорошо, — сказал я. — Выкладывайте.

— Это Винс, голубок.

Я, должно быть, еще не совсем проснулся. Потому как сразу и не сообразил, что среди моих знакомых есть кто-то по имени Винс.

— Винс?

— Винс Бак. Я только что говорила с его матерью. Ох, боже милостивый, она в полном расстройстве. Этим утром она уже из дому выходила, к мужу в больницу направлялась, ведь муж-то ее, отец Винса, только перенес четырехкратное шунтирование. Вчера! И она только к двери подходила, как увидела их. Поднимаются к ней по дорожке. Двое военных в форме, которых послали сообщить ей. Она сказала, что сразу догадалась, военные еще и слова произнести не успели. Сказала, что коленки у нее подломились, и она кувырнулась со своего крыльца через три каменных ступени. Здорово расшиблась.

Вспомнив об этом, миссис Джесперс опять стала плакать. Я извинился, отыскал в телегостиной коробку салфеток и вернулся к ней с ними. Долго держал коробку перед нею, пока она не подняла голову и увидела, что я ей предлагаю.

— Ох, спасибо, голубок. — Взяла у меня салфетки, выхватила одну и аккуратно промокнула под глазами, не размазав косметики.

Я смотрел на нее и думал, отчего, когда предлагаешь плачущим салфетки, они всегда глаза промокают. Никогда не высмаркиваются. Я-то всегда считал, что выделения из носа существеннее. Однако, возможно, нас волнует только то, что на виду. Я, наверно, уже известен своими несвязными мыслями во время острых переживаний. Как будто нынче были какие-то другие времена.

— Она говорит, что даже не спрашивала, зачем они пришли, потому что поняла. Только лишь спросила: «Где это случилось и как?» Они сказали, что их часть стояла на охране этой тюрьмы в Кандагаре… О господи, голубок, как же это тяжело! Теперь еще она должна в больницу идти и спрашивать врачей, сможет ли, по их мнению, ее муж перенести плохие вести, а потом еще и сообщить их в надежде, что это его не убьет. Можно ли вообразить что-либо горестнее этого?

В мозгу у меня быстренько пронеслись картинки рухнувших башен и матерей, умирающих вдруг в расцвете лет. Будь по-вашему, не просто каких-то пожилых матерей. Моей матери. Такие известия могли соперничать по величине горести.

Плюс, ведь убитым мог бы оказаться и Ларри, муж и отец троих малышей. Однако, как ни крути, а весть была весьма трагичная.

— Очень горестно это, — сказал я, не желая играть в игры по измерению горя.

— Я так и знала, что тебе захочется узнать, вы ж на моих глазах оба в школу вместе ходили и вообще. И Бен. Тебе придется самому известить Бена, ладно? Они вдвоем были очень дружны. Винс был внимателен к Бену. Внимательнее, чем большинство. Он и Ларри даже заходили после того, как твоя мать умерла, просто посмотреть, как у Бена идут дела.

Всего на какой-то краткий миг меня утешила мысль, что все это видится мне лишь в дурном сне.