Когда уходит человек

Почти ничего — взять хотя бы семью учителя. Раньше, например, дочки всюду появлялись вдвоем, а теперь поодиночке. Дом сообразил намного быстрее дантиста, что близнецов больше нет, из двух сестер осталась одна — он различал девушек по голосам. Дом всегда дома, в отличие от жильцов…

Бруно Строд, бывший офицер, часто курил на балконе. Он тоже заметил, что сестры перестали ходить вместе, но нашел вполне резонное объяснение: одну барышню каждый вечер провожает кавалер. Естественно, что вторая ретировалась. Какая из сестер принимала ухаживания, Аня или Ася, он не задумывался, если вообще знал их имена.

Никто не заметил, когда исчезла вторая дочка, а учитель с женой превратились в пожилую пару, которых так любят авторы романов — для того только, чтобы заполнить их появлением вынужденные пустоты и добродушно посмеяться над ними вместе с читателем. Для этого достаточно придать им несколько анекдотичную внешность, нарядить во что-то нелепое и заставить изречь несколько благоглупостей.

Шиховы категорически не вписывались в романный шаблон. Тамара одевалась с прежней элегантностью, поскольку ничего нового купить было невозможно, да и не нужно. Возраст примирил ее со стремительно несущейся вперед модой, а безукоризненно подобранные дорогие вещи были рассчитаны надолго. Андрей Ильич с некоторых пор стал носить бородку — точь-в-точь как его прежний сосед князь Гортынский — и если раньше морщины вокруг губ делали его старше, то теперь аккуратная бородка с легкой сединой достойно соответствовала его сорока пяти годам.

Они часто отлучались из дому. Не в кино и не к друзьям, а по одному и тому же маршруту: на другой конец города, к отцу Андрея, который не только был его отцом, но и другом обоих. Когда-то Тамара, любимая ученица старого ботаника, была приглашена посмотреть редкую коллекцию горной флоры. «Leontopodium, эдельвейс благородный», прочла она.

— Цветок влюбленных, — дополнил надпись профессор.

Девушка недоверчиво рассматривала белую матовую звездочку. Снаружи послышались громкие шаги, дверь распахнулась —

— Совсем другой вид: это мой вертопрах, будущий адвокат, — профессор ласково улыбнулся. — К моим коллекциям он, увы, равнодушен.

Однако будущий адвокат тоже наклонился над застекленным ящиком, внимательно вглядываясь в отражение блестящих глаз, белого воротничка и маленького, плотно сжатого рта.

…Шиховы всегда жили очень замкнуто — не по нелюдимости характеров, а из-за самодостаточности друг другом, которая редко выдерживает испытание временем.

Получив известие от младшей дочки, они почти успокоились, тем более что отец Андрея принял новость на редкость невозмутимо, но тут же забеспокоился: «А как же Анюта?..»

Старшая дочка возвращалась по вечерам в сопровождении давнего, еще с гимназических времен, приятеля, то приближаемого до друга и наперсника, то отталкиваемого, с категорическим запретом не только появляться, но и звонить по телефону. Эрнст был терпелив, послушно переносил все причуды возлюбленной, как переносят явления природы. Ни Тамара, ни Андрей Ильич не вмешивались в сердечные дела дочерей, хотя оба сочувствовали «подружке», как они называли Эрнста.

Этой весной провожания подошли к концу, потому что пастор обвенчал фройляйн Anna Schikhoff c трепещущим от радости Эрнстом Крюгером, а в конце марта Шиховы, пожилые как никогда, стояли в порту, провожая последний пароход с немецкими репатриантами. От ветра слезились глаза. Сердце ныло от тоски и съеживалось от непонятного страха: зачем здесь так много солдат?..

Теперь они ждали почтальона с удвоенным нетерпением. Когда пришла открытка из портового города Данцига, дышать стало немного легче, хотя в лото играть не садились, да и некогда стало: начал прихварывать старый профессор.

Весна перетекла в лето, бывший офицер подолгу сидел на балконе, но едва ли он заметил исчезновение барышни Шиховой. В самом деле, что мы знаем друг о друге?..

В вазе на белом рояле стояла белая сирень — Леонелла выбрала самые пышные ветки. За окном, в саду, росла аметистово-лиловая, с крупными, набухшими цветками. Стоя перед зеркалом, Леонелла окунула лицо в ароматную кипень — точь-в-точь, как Лоретта Юнг в фильме «Тайный брак», она еще потом поднимала на любовника сияющие от счастья глаза.

Костя начал какой-то нелепый разговор и почему-то не в доме, а на берегу озера; она так и вышла, с букетом в руках. Сирень очень подходила к кремовому платью. Когда он несколько раз повторил фразу про «всякий случай», стало тревожно, а главное — непонятно. Нужно было для чего-то писать письма — нет, лучше открытки, простые открытки — сразу повсюду. «До востребования».

— Кому?

— Мне, на мое имя. На всякий случай.

Очень медленно и четко, не сбиваясь, объяснил, что его могут в любой момент «отозвать» или «перевести». Нет, он сам не знает, куда.

— Когда угодно. Может быть, завтра. Или через неделю. Ничего не известно.

— Смотрите: я нашла «счастье»! Это вам. Его надо съесть.

Костя обхватил ее руки, сжимающие букет, и негромко повторил: