Когда уходит земной полубог

   — «Для отвращения такого зла сообщите моим родителям именем моим, что я всегда была довольна и хвалюсь любовью их величеств. Не только всё исполнено, что отмечено в брачном контракте, но и сверх того многие благодеяния мне оказаны царём-тестем, за что и приношу ему великую благодарность!»

Вошедшая камер-фрау успела предупредить!

   — Идёт их высочество!

Левенвольд даже руку не осмелился поцеловать, поспешно выскользнул в заднюю дверь, дабы разминуться с Алексеем.

* * *

Царевич смотрел на покрытое желтизной лицо жены, на её большой рот с потрескавшимися от жара губами и горячо молился за больную. Дабы заступился перед Господом за неё Божий человек Алексей и отвёл десницу смерти от этой женщины. Только сейчас он понял, что часто он после женитьбы прятался за её спиной и что не трогали его прежде всего потому, что не желали ссоры с её могучей роднёй. А теперь он открыт и беззащитен перед своими недругами. Потому молитвы его были не только горячи, но и искренни. Целую ночь Алексей простоял у изголовья постели больной. Но, должно быть, святой заступник отвернулся на сей раз от раба своего и не внял его молитвам. Поутру кронпринцесса София-Шарлотта преставилась. Случилось сие на десятый день после рождения её сына. Сразу после её похорон царь вручил Алексею грозное письмо, названное «Объявление сыну моему».

   — Дать ответ письмом же! — приказал царь жёстко.

Отцовское послание царевич перечёл несколько раз, словно не хотел ему поверить. «Егда обозрюсь на линию наследства, — писал Пётр, — совесть меня снедает, видя тебя, наследника, весьма на правление дел государственных непотребного... Ещё ж и сам воспомяну, какого злого нрава и упрямства ты исполнен... всё даром, всё на сторону и ничего делать не хочешь, только б дома жить и веселиться...» Злые упрёки стояли и ночью перед глазами Алексея.

«Обидно-то как, о Господи! — ворочался царевич на постели, мучимый бессонницей. — Я ли не старался во всём угодить отцу. Так сам же не пускал меня к государственным и воинским делам — заставлял трудиться всё по провианту да интендантству!» Алексей так и заснул, встал с тяжкой головной болью.

   — О чём великий-то пишет? — Хорошо Кикин явился вовремя.

   — А вот послушай! — Голос у Алексея дрожал от обиды: — «Лучше будь чужой добрый, неже свой непотребный!» Вот что он пишет! — Дрожащей рукой Алексей протянул царское письмо Кикину, молвил страдальчески: — Не ведаю, отчего батюшка стал столь жесток?

   — Э, брат, разве ты не знаешь, что ныне всё и для царя переменилось! — Кикин отвёл письмо. — Царица-то ему нонче мальчонку родила, Петра Петровича.

   — Когда же случилось? — вскинулся Алексей.

   — Да поутру! — равнодушно заметил Кикин. Но продолжал уже участливо: — Ты вот что, Алёша, пиши ответ батюшке, просись в монастырь. Ведь монашеский клобук не гвоздями к голове прибит, завсегда снять можно. Как лучшему другу тебе говорю; напиши покаяние, тем на время и спасёшься!

И Алексей написал. Но Пётр той осенью на постриг его разрешения своего не дал. Но отменил отдельным указом право первородства и объявил, что государь ныне сам волен определять себе наследника.

Екатерина и Меншиков так и не смогли уговорить царя немедля отправить наследника в монастырь. Боле того, отъезжая в начале 1716 года за границу, Пётр навестил заболевшего Алексея и задумчиво сказал своей свите:

   — Этому молодому человеку сейчас нелегко! — И, нагнувшись к сыну, поцеловал в горячий лоб, молвил совсем примирительно: — Одумайся, Алёша, не спеши с постригом, а как выздоровеешь, напиши ко мне, что хочешь делать! Лучше бы выйти тебе на прямую дорогу, нежели идти в чернецы. А я ещё подожду полгода.

С тем Пётр отъехал в Польшу и дале в Германию и Данию. А к царевичу снова зачастил Кикин.

ФАНТАЗИИ БАРОНА ГЕРЦА

На барона Герца, канцлера герцогства Голштиния, Гангут произвёл впечатление разорвавшейся бомбы, поскольку за год до этого неподалёку от Киля, столицы Голштинии, рванул ещё один взрыв — в мае 1713 года в голштинской крепости Тонинген капитулировала запертая там русскими и датчанами шведская армия фельдмаршала Стенбока. Причём капитуляция произошла прямо на глазах барона Герца, пытавшегося в меру малых сил небольшого герцогства помочь своей великой союзнице — Швеции. После Тонингена, где Стенбок сдался Меншикову, и Гангута, где адмирал Эреншильд сдался царю Петру, барону стало ясно, что Россия выиграла свою партию. Но хитроумный министр полагал, что, помимо армии и флота, у Швеции есть ещё одно оружие — дипломатия. Сам Герц считал, что это оружие, если его умело использовать, может дать результаты необыкновенные, причём произвести их или тотчас, или со временем. Посему ещё в 1713 году, с дальним прицелом, канцлер Голштинии отправил к царю Петру тайного советника Бассевича, наказав ему хорошенько обжиться в Санкт-Петербурге и поближе приглядеться к жизни русского двора. Особо Герца интересовала царская семья, и Бассевич, по его указке, начал подготавливать великий замысел: замену династии Романовых на династию голштинцев.