Когда уходит земной полубог

— Прости меня, Якоб, но, пока швед царил на Балтике, приход каждого купца в Петербург был для нас светлым праздником. За смелость и риск я не только не брал с купца пошлины, но и платил за товар самую высокую цену! Ныне же, после Гангутской виктории, путь в Петербург свободен. И чистую воду для торговли на Балтике Россия добыла немалой кровью своих солдат и матросов, великими издержками. Так отчего же ропщут господа негоцианты, что мы, как водится во всех европейских государствах, установили обычные ввозные пошлины на товар? Или они всё ещё почитают нас невежественными варварами?

Витзен стал что-то бормотать об английских конкурентах, но Пётр лишь плечами пожал: пошлины для всех заморских купцов были в Петербурге равные.

«Как постарел Якоб!» — Пётр с сожалением посмотрел на маленького ссохшегося старичка, что ссутулился в кресле. А ведь двадцать лет назад перед ним предстал румянощёкий, приветливый бургомистр, внушающий почтение не только согражданам, но и самому королю Англии и штатгальтеру Голландии Вильгельму Оранскому! Сколько тогда было осушено за вечную дружбу винных чаш и кружек доброго пива! Теперь же одинокая рюмка коньяка стояла перед Якобом непочатой.

Слухи о неудачных переговорах Витзена с царём скоро разнеслись по всему Амстердаму, и газеты, словно по команде, взялись теперь ругать уже не Меншикова, а самого царя. Писали о его жадности, злорадствовали, что в Ревеле штормом разметало русский линейный флот, намекали, что в Северной войне возможны ещё разные повороты. Ретивые журналисты быстро пронюхали, что на сепаратный мир со шведами готовы пойти самые старые союзники Петра: польский король Август II и король Дании Фредерик IV, а ганноверский канцлер Бернсторф, ближайший советник курфюрста Ганновера и короля Англии Георга I, открыто сколачивает коалицию против царя, превратившись из его союзника в явного неприятеля.

Особенно газетная шумиха усилилась, когда стало известно о бегстве царевича Алексея. Сразу стали писать, что царевич бежал не иначе как к своему свояку, императору Карлу VI, который непременно даст Алексею сильное войско; что у царевича в Москве сильная партия из духовенства и старых бояр, да и в Петербурге и в армии есть свои доброжелатели; что в России возможен скорый переворот, после которого царя Петра в лучшем случае ждёт монастырь, а в худшем — Сибирь или плаха.

Напуганные всеми этими слухами, амстердамские банки наотрез отказали царю в кредитах. Посол Куракин попытался было заявить в Гааге протест по поводу газетных вымыслов, но министры ответствовали, что в Голландии существует полная свобода печати, и злорадно полюбопытствовали: а где же на самом деле обретается царевич?

Нет, не похоже было второе путешествие Петра в Голландию на первую его встречу с этой страной. Царя особенно мучил в эти дни не столько неудачный заем (золото и серебро нашли недавно русские рудознатцы на Урале и на Алтае), сколько полная безвестность в отношении пропавшего сына-наследника. Отправив в Вену для розыска царевича Александра Румянцева, Пётр наказал своему резиденту в Вене Веселовскому всячески помогать в сём поиске. В тот же, час командиру корпуса, стоявшего в Мекленбурге, генералу Вейде было приказано немедля выслать для поиска пропавшего наследника добрых офицеров, говорящих по-немецки. Известие о случившемся было отправлено также русским послам и резидентам в европейских столицах. Но только под новый год пришла наконец первая весточка: прискакавший из Вены Румянцев сообщил, что царевич точно был в Вене, виделся там с вице-канцлером Шенборном, а потом опять исчез. Куда же он делся? Пётр так жёстко взглянул на Румянцева, что у того дух захватило и мелькнула мысль: плохо придётся царевичу, ежели вернётся к отцу! Однако ответил царю бодро и обнадёживающе:

   — Господин Веселовский просил на словах передать, что через одного секретаришку из канцелярии Шенборна он выведал, что царевича увезли в некий замок в Тироле.

   — Молодец, Сашка, спасибо за добрую весть! Останешься пока в свите, тут для тебя дело есть! — Пётр подвёл Румянцева к окну и показал на человечка в чёрном плаще, разгуливающего перед царским домом. — Почитай, уже третью неделю сей молодец за мною следит! А кто таков — не ведаю. Вот тебе и задача: узнай, кто он и что ему надобно! В помощь себе возьми Корнева и его драгун.

Румянцев послушно щёлкнул шпорами, вышел. А Пётр сел за письменный стол и подвинул лист белой бумаги. Надобно было, ломая свою гордость, сочинять письмо цесарю. Ох как не хотелось, но куда деваться! Мало того, что бегство наследника окончательно сорвало займ у голландских банков в два миллиона гульденов, так ведь оно и добрый мир со Швецией может разрушить, внушив королю Карлу новые несбыточные мечтания. Вот и приходилось унижаться и, как ничтожному германскому князьку, просить императора: «Того ради просим, ваше величество, ежели сын мой, Алексей, в ваших областях обретается тайно или явно, повелеть его... к нам прислать, дабы мы его отечески исправить, для его же блага, могли».