Когда умирает свет (СИ)

Он походил на ядовитый змеиный зуб, торчащий прямо из плотной земли. Никакого камня, каким обычно выкладывали дороги в любом другом городе, который я успела увидеть за всю свою жизнь. Кое-где вытаркивались пучки травы, но место само по себе казалось мертвым. Не просто заброшенным, какими бывали любые развалины, а именно мертвым.

И что самое странное, я вообще не могла представить, чтобы оно когда-то было живым. Что по этим улицам кто-то ходил, что здесь все бурлило и выплескивалось через край, что кипела жизнь, что кто-то торговал, выяснял отношения, строил, растил детей.

И с каждым шагом это чувство росло, ширилось в груди и цеплялось острыми когтями за самую сердцевину, сжимало сердце хищными лапами.

Голос города все еще маячил где-то на границе слышимости. Он не утихал ни на секунду, подвывал, молил о помощи, но я никак не могла определить, откуда он конкретно исходит. Где был тот самый центр, “сердце”, взывавшее к Слышащему?

Стоило только подойти к шипу, как запах сгнивших фруктов усилился. Он обрушился на меня с такой силой, что я едва подавила рвотный позыв. Обогнув колоссальную колонну, которую не обхватили бы и десять человек, я замерла, а через секунду — зажмурилась.

— Вот и первый сопровождающий, — громыхнул над головой голос Берты.

И после этих слов мой желудок решил, что хватит все это терпеть.

Особое обстоятельство

Сопровождающий выглядел неважно.

Неважно разорванным. Неважно выпотрошенным. Неважно лишенным части головы.

Грязная работа. Яростная, без какого-либо смысла, потому что тело бросили почти целым, — если вообще можно было так сказать о куче плоти, прислонившейся к колонне.

Сопровождающий, как ни странно, сидел к ней лицом.

Массивная фигура стояла на коленях, а сгорбившийся силуэт напоминал мне знак вопроса. Тело накренилось вперед и уперлась тем, что осталось от головы, в белый камень, разукрасив его красными потеками.

Его руки упали вниз да так и остались лежать — ладонями вверх, точнехонько по обе стороны от туловища.

Будто мужик хотел обнять этот странный иглоподобный монолит или собирался попросить Саджу подождать и не забирать его слишком рано. Возможно, он кричал как раз перед тем, как внушительные когти неизвестного хищника отхватили большую часть его черепа, оставив нетронутым только правую глазницу и часть челюсти.

Я могла только радоваться, что не вижу его лица. Иначе пришлось бы снова сказать желудку “до свиданья”.

На спине несчастного — там, где когда-то был рюкзак, — остались одни лохмотья и две одинокие оборванные лямки. Кто-то дернул за них с такой силой, что материал врезался в плечи и прорвал одежду, навсегда вплавившись в мясо вместе с защитной сциловой сеткой.

Что бы парень не тащил с собой — это сгинуло вместе с частью форменной куртки, кожи и куском позвоночника, из-за чего в бедолаге зияла дырища размером с кулак Карлоса.

Сам Карлос с умным видом водил сканером над телом и тихонько бормотал себе под нос показатели. Он выглядел невозмутимым, привыкшим.

Смирившимся. Со смертью, с потерями. И в этот самый момент я отчетливо почувствовала перемены в этом человеке, которого считала самым понятным и изученным из всех, кого знала. Мне казалось, что если кто-то разбудит меня посреди ночи и задаст вопрос про Карлоса, то я смогу ответить без запинки.

А вот сейчас уверенность в этом растаяла, как тень в полдень.

За то время, что мы не были вместе, просто перебиваясь случайными встречами, Карлос неуловимо изменился. Возмужал, что ли. Окреп.

Я бы даже сказала — очерствел, если бы не специфика профессии.

Он окинул меня тем самым фирменным “взглядом наемника”, каким всегда пользовался, если я сталкивалась с ужасами полевой работы слишком близко, а бывало это часто.

“Я же говорил, — я почти могла слышать его полный осуждения голос. — Я предупреждал. Настаивал, требовал и умолял тебя остаться в стороне. Но ты не послушала. И не послушаешь, я тебя слишком хорошо знаю. И теперь будешь отдуваться по полной программе. Кстати, в рюкзаке есть специальная мазь. Запах крови может вывернуть тебя наизнанку с непривычки”.

— Курт всегда был хорошим стрелком, — сказала Берта, и в три движения срезала с тела остатки одежды. Она уселась на корточки и пристально рассматривала следы когтей. — А тут будто наугад палил. Ему что, мать его, дали приказ выстрелами вензеля на стене вырисовать?

— Илиас вообще был категорически против оружия, — сказал Карлос. — Если бы не мой приказ, он бы в город с голыми руками пошел.

— Позиция невмешательства, — пробормотала я. Заметив, как на меня смотрят Карлос и Берта, я передернула плечами. — Что? Это распространенная позиция для Слышащих. Камень любит говорить, но он чувствителен к эмоциям тех, кто приходит с ним говорить. С оружием в руках многие из нас ощущают себя неуверенно, даже физически некомфортно. Это, как если бы…

— …вы предали доверие камня? — спросила женщина.