Центральный вопрос после 1943 г. был тем же, что и в 1919 г.: как удержать под контролем рабочий класс. В Италии в еще большей степени, чем в других странах, окончание Второй мировой войны продемонстрировало классовую сторону международного конфликта, не поддающуюся объяснению с точки зрения одной лишь военной логики. В октябре 1942 г. вспыхнула всеобщая стачка на заводе «ФИАТ!. В марте 1943 г. по Турину и Милану прокатилась забастовочная волна, включая попытки создания рабочих Советов. В 1943-1945 гг. появились рабочие группы, подчас независимые от компартии и называвшие себя «бордигистами», часто также — антифашистскими, красными и вооруженными. Режим больше не мог поддерживать социальное равновесие, точно также как альянс с Германией оказался бессилен перед подъемом англо-американцев, которых повсюду считали будущими хозяевами Западной Европы. Переметнуться на другую сторону значило примкнуть к будущему победителю, а также подчинить рабочие восстания и партизанские группы патриотической цели с социальным содержанием.
10 июля 1943 г. союзники высадились на Сицилии. 24 июля, оказавшись в меньшинстве в Большом фашистском совете в соотношении 19:17, Муссолини ушел в отставку. Редко когда диктатор уходит, подчиняясь голосованию большинства. Маршал Бадольо, который занимал высокие посты при режиме еще со времен «марша на Рим» и пытался, по его собственным словам, предотвратить «коллапс режима в результате слишком сильного сползания влево», сформировал правительство, оставшееся фашистским, но уже без дуче, и обратился к демократической оппозиции. Демократы отказались принять в нем участие, выдвинув в качестве условия отречение короля. Бадольо сформировал второе переходное правительство, а в апреле 1944 г. — третье, включавшее лидера коммунистической партии Тольятти. Под давлением союзников и компартии демократы согласились признать короля (республика была провозглашена на референдуме только в 1946 г.). Но Бадольо вызывал слишком у многих дурные воспоминания. В июне правительство сформировал Бономи, тот самый, который за 23 года до этого приказал офицерам возглавить «фаши». В нем уже действительно не было фашистов, а положение стало вращаться вокруг трехпартийной формулы (коммунисты, социалисты, христианские демократы), которая господствовала в Италии и во Франции в первые послевоенные годы. Эта музыкальная игра в стулья, исполняемая зачастую одним и тем же политическим классом, служила театральной сценой, за которой демократия превращалась в диктатуру и наоборот, по мере того как фазы равновесия и дисбаланса в конфликтах классов и наций порождали преемственность и перетасовку политических форм, направленные на сохранение того же самого государства с тем же самым содержанием. Вряд ли кто-нибудь знал это лучше, чем испанская компартия, заявлявшая одновременно цинично и наивно в период перехода от франкизма к демократической монархии в середине 70-х гг.: «Испанскому обществу нужно что-нибудь, чтобы могло быть обеспечено нормальное функционирование государства, без каких-либо обходных маневров или социальных потрясений. Преемственность государства требует отказа от преемственности режима»
«Народное сообщество» против общины