Максим с трудом разглядел, как взмывает над Староместской площадью и Орлоем пятый шарик-светлячок. Солнце нехотя заворочалось где-то в глубинах Чертовки, подалось, и медленно, слишком медленно для усталых плеч, стало подниматься к поверхности. Казалось, не только само светило давит на крохотного, дерзнувшего коснуться его человечка, но и что-то ещё. Какая-то тяжесть прижимала солнце; невидимая сеть, не пускавшая его на небосклон. Сеть сопротивлялась, переплетения её нитей лопались одно за другим, но кто-то тут же стягивал их заново, не давая порваться окончательно.
«Пять, да я — шесть», — мелькнула в полупарализованном мозгу мысль. «Не хватит».
— Макс! — звонкий девичий голос разлетелся по Карлову мосту от Старого Места до Малой Страны, заставив замереть изумлённых пешеходов. Младший страж почувствовал, как руки Иржи, поддерживавшие его, задрожали и ослабли. Почувствовал, что сам стоит из последних сил — и, с трудом повернув голову влево, увидел бегущую по мосту девушку.
— Макс! — ещё раз крикнула она, и крик этот, так не похожий на тихое, застенчивое бормотание Эвки, резко ударил по ушам, заставив пошатнуться. Босые ноги девушки были сбиты о камни, но она будто не чувствовала боли и бежала, задыхаясь, торопясь из последних сил.
«Она ведь меня не удержит, слишком тяжёлый», — растерянно подумал парень, всматриваясь в хрупкую фигурку с развевающимися волосами.
— Макс! — в третий раз отчаянно закричала Эвка, и теперь он разглядел её глаза. Не было прежней прозрачной зелени, не было перетекающих речных волн, в которых играют солнечные искорки. Был лишь сияющий свет — такой же, как у поднимавшихся в небо над Прагой шариков. И прежде, чем парень успел что-либо сказать или сделать, свет этот полыхнул, заливая всё вокруг, разрывая последние нити невидимой сети, приковавшей солнце к речному дну.
И наступила темнота.
Открывать глаза не хотелось. Сон был таким интересным — и, как всегда, оборвался на самом захватывающем эпизоде. Максим пошарил рукой у кровати, пытаясь отыскать на тумбочке смартфон. Это ведь его будильник тихонько напевал сейчас, напоминая хозяину, что пора вставать. Рука провалилась куда-то вниз и повисла, не достав до пола. Макс приоткрыл один глаз: тумбочки не было.
Зато были белёные стены и потолок, а у кровати на стуле сидела Эвка с вязанием в руках, удивлённо глядя на вытянутую руку мужа. Отзвуки песенки, которую девушка тихонько мурлыкала себе под нос, ещё витали в комнате.
— Разбудила? — спросила она без прежнего своего смущения, и тут же засуетилась:
— Сейчас покушать принесу!
— Пани… Постой! Эвка, погоди!
Стоя уже у двери, она замерла, услышав своё имя. Медленно обернулась.
— Я… живой? — неуверенно спросил Максим.
— Живой, — по губам девушки скользнула улыбка.
— А… солнце? — он тревожно посмотрел на двойное окно, но за ним разливался лишь знакомый неопределённый то ли рассвет, то ли закат.
— Солнце уже садится, — и Эвка выпорхнула за дверь.
Макс заворочался, выбираясь из мягкой перины и стёганого одеяла. Доски пола приятно холодили ноги, и он поначалу неловко, но постепенно всё увереннее, заковылял к выходу. Открыл дверь, прошёл по коридору и спустился на первый этаж. В кухне позвякивала посуда; в гостиной, куда парень осторожно заглянул, никого не было. Стараясь не шуметь, Максим добрался до двери в сад, открыл её и вышел.
Ноги тут же по щиколотку утонули в сырой после прошедшего дождя земле. Парень вдохнул полной грудью, наслаждаясь запахами спелых яблок, прелой листвы, мокрого дерева. Потом повертел головой: на западе, за Малой Страной и Градчанами, небо прочерчивали алые всполохи великолепного заката.
Максим прошлёпал к бочке с водой, зачерпнул ладонями, плеснул в лицо — и вдруг замер, вглядываясь в разбегавшуюся рябь. Потревоженная водная поверхность постепенно успокоилась, и на чёрной ее глади, как в зеркале, стало видно лицо. В общем-то, лицо осталось прежним, разве что резче обозначились скулы и строгая линия губ, да в уголках глаз залегли несколько морщинок, которых прежде там не имелось.
Зато волосы были белыми, словно свежевыпавший снег.