Когда в терновнике некому петь(СИ)

Школьные будни тянулись скучной и ненавистной резиной. Уроки, учителя, одноклассники... Все это сворачивалось в гадкий жгут и душило, выкручивало руки и мотало нервы. Мама все дни была занята иконой, порой со счастливой улыбкой говорила о том, что в выходные пойдет в монастырь, перечитывала житие патриарха Тихона и вела себя почти как раньше, когда все были здоровы и счастливы.

Наконец наступила суббота, а вместе с ней радости и суматоха церковной жизни. В шесть утра Глеб уехал в монастырь и там самозабвенно отдался служению.

Казалось, все было как всегда. Суетился ризничий, бубнил главный пономарь, всем делал замечания благочинный... И лишь отец Никодим, на которого Глеб теперь смотрел с повышенным интересом, вел себя непривычно и странно.

- Как дела у мамы? - спросил он, едва увидев Глеба в алтаре.

- Спасибо. Неплохо, - он настолько опешил, что ответил не так, как было принято в церковной среде.

- Она придет сегодня на службу? - Никодим говорил тихо, чтобы никто не слышал, и, будто стесняясь чего-то, прятал руки под мантией.

- Собиралась. Хотела исповедоваться.

Глеб дернулся, чтобы уйти в пономарскую, но Никодим остановил его:

- Я кое-что принес.

Он отбросил назад полу мантии и протянул руку с намотанными на пухлые пальцы четками.

- Возьми, это тебе.

У Глеба перехватило дух. Четки?! Он мечтал об этом. Хотя нет, не мог даже мечтать. Нарушение правил было грехом, и он никогда не позволял себе ими пользоваться.

- Спасибо... Но... Мне же пока нельзя...

Он не мог отвести глаз от лохматого хвоста и тугих узелков.

Никодим улыбнулся:

- Ну я же игумен. Благословляю тебя на ношение четок и молитву с ними. Бери...

- Спасибо... - выдавил из себя Глеб и, окончательно онемев, забрал подарок и ушел в галерею. Его немного удивила непонятно откуда родившаяся щедрость Никодима, но, вспомнив о том, что тот взял духовное шефство над мамой, Глеб решил не загружать себе голову ненужными мыслями и сосредоточился на увлекательной перепалке с Николаем о том, при каком патриархе дьяконы были в большем почете.

Ближе к середине службы он улучил момент, вышел в храм и, отыскав маму в очереди на исповедь, сказал, чтобы она не дожидалась его и ехала домой одна. Он давно уже хотел прогуляться с отцом Арсением по освещенному звездами некрополю, а сегодня выдалась как раз на удивление безоблачная погода.

Его желание осуществилось. Нарушая могильную тишину, ризничий хрустел сапогами по притоптанному снегу, торопливо, но складно рассказывал о похороненных вокруг героях наполеоновских сражений и вспоминал те времена, когда монастырь только-только перестал быть музеем и принял в свои объятья первых монахов. Глеб восторженно слушал его воркующий голос с едва заметным одесским выговором и почти не обращал внимания на укусы морозного ветра, который пытался испортить ему прогулку.

Домой он пришел в девять. Мама встретила его горячей кашей с молоком, вкусными конфетами и странным выражением лица.

- Глеб... Скажи... А что, монахам разрешают пользоваться Интернетом?

Он пожал плечами:

- Конечно. Должны же они читать новости, участвовать в разных православных форумах. А что такое?

Она будто не слышала его вопроса:

- И в скайпе им общаться разрешают?

Глеб съел ложку сладкой каши и нацелился на конфету:

- Ну а что в этом страшного? Скайп не грех. Некоторые в нем и исповедовать могут, если их духовные чада живут в других городах. А почему ты спрашиваешь?

- Просто так.

Она отошла к окну и застыла у занавески.

Тут он вспомнил про подарок:

- Представляешь, меня сегодня отец Никодим благословил на ношение четок! Посмотри!

На стол лег шерстяной шнурок, источающий аромат ладана. В ответ мама как-то делано произнесла:

- Это очень хорошо. Ты, наверное, рад...

Потом посмотрела на часы и побледнела.

- Мне надо позвонить. Я пойду к себе.

Глеб проводил ее взглядом и, закончив ужин, ушел в комнату, где его ждал традиционный отдых с чтением всевозможных новостей Патриархии и коктейлем из блатного шансона и дьяконского пения.

Спустя примерно час в его комнату зашла мама и села в кресло. Она молчала и нервно крутила в руках карандаш. Подождав минут пять, Глеб потерял терпение и спросил:

- Мам, ты чего?

- Ничего, - она сказала это так, будто только что началась война.

- Ну и иди тогда спи. Нам завтра вставать рано. Или ты не пойдешь причащаться?

- Причащаться?! - воскликнула она и, видимо испугавшись своего голоса, приложила пальцы к губам. - Да, да... Конечно...

Когда она закрыла за собой дверь, Глеб покачал головой. Хоть он и привык за последние месяцы к ее странностям, это было уж совсем не похоже на нормальное поведение. Выключив ноутбук, он прочитал последование ко причастию, а после погасил свет и мгновенно заснул, не думая больше ни о маме, ни о ее визите.

В воскресенье вечером ситуация стала проясняться. Часов в десять, когда семейный ужин плавно перерос в вечернее чаепитие, маме пришло сообщение на сотовый.

- Я пойду позвоню, - Телефон упал из ее рук в корзинку с рукоделием.

- Кому?

Глеба не особенно интересовали мамины разговоры с подругами, но отчего-то именно эта эсэмэска вызвала его любопытство.