Когда Венера смеется

В этот момент появился сосед Катулла по ложу. Мне следовало догадаться, кто это будет; его присутствие добавило нашей пестрой группе окончательный вид мезальянса.

— Кажется, я успел как раз к концу твоего очередного стихотворения? — насмешливо произнес Тригонион, проскальзывая на свое место. — Как мне повезло.

Катулл нахмурился и фыркнул, но лишь для того, чтобы скрыть гораздо более глубокое возмущение. Подбородок его напрягся и задрожал. Он непроизвольно заморгал. Клодия не только сослала его обратно в Вифинию; она еще посадила его бок о бок со своим кастрированным ручным любимцем. Кажется, кроме меня никто не заметил, что Катулл едва сумел удержаться от слез.

* * *

Когда все расселись, Клодия приветствовала своих гостей очень краткой речью и пообещала, что постарается уделить каждому внимание; какой-то молодой человек с неаккуратно подстриженной бородой и растрепанными волосами за соседним столом встретил эти слова тихим намекающим присвистыванием. Его товарищи принялись шутливо хлопать его по спине, награждая за дерзость. Я увидел, как Катулл поморщился.

Появилась первая перемена блюд, которые состояли из гусиного печеночного паштета, достойного занять место на пиру богов. Чудное фалернское вино смыло все заботы. Вскоре Вифания полностью завладела вниманием сенатора Фуфия, рассказывая ему истории о своей родной Александрии, тогда как заброшенная им куртизанка притворялась, будто занята едой, и недовольно гримасничала. Сенатор, казалось, был искренне заинтересован всем, что рассказывала ему Вифания.

— Сам я никогда не был в Египте, — произнес он, тяжело дыша, — но конечно, когда вокруг о нем сейчас столько разговоров и споров, хочется наконец знать, из-за чего все так всполошились.

Даже Тригонион и Катулл, с гримасами и недомолвками, начали понемногу общаться, хотя бы потому, что ни один из них не мог подолгу держать рот закрытым. Они обменивались колкостями и соревновались в клевете на различных людей, присутствовавших в зале. Правда, они не касались тех, кто мог их услышать, — главное преимущество того, чтобы сидеть с ними рядом, решил я.

Наконец трапеза закончилась, по крайней мере первая трапеза за сегодняшний вечер; позже гостей будут ждать еще еда и вино. Наступило время развлечений. Гости перешли в сад, где перед сценой уже были поставлены раскладные кресла и ложа. Я был рад отделаться от соседства с Катуллом и Тригонионом, но сенатор со следовавшей за ним куртизанкой продолжал держаться рядом с Вифанией. Рабы продолжали ходить среди гостей, предлагая лакомства и деликатесы тем, чей бездонный желудок мог выдержать все, и следили, чтобы чаши для вина не пустовали слишком долго.

Представление началось мимической игрой — одной из тех, когда единственный актер без маски исполняет все роли. Исполнитель был неизвестен в Риме («Только что прибыл в наш город, — объявила Клодия, — после того как заставил смеяться всех от Кипра до Сицилии»), но сценки, которые он показывал, представляли собой стандартный набор непристойных шуток о рабе, возражающем своему хозяину; о свахе, убеждающей мужа, что ему нужна вторая жена; о враче, случайно перепутавшем пациентов и мучающем не того человека серией болезненных процедур. Актер мгновенно обозначал смену костюмов несложными театральными приспособлениями — шарф превращал его в застенчивую молодую девушку, гигантских размеров браслет делал из него богатую даму, а с детским деревянным мотом на боку он становился важным полководцем.

Зрители хихикали при каждом непристойном жесте, встречали смехом любую грубую двусмысленность и заливались хохотом в конце каждой сценки. Актер был очень хорош; Клодия знала, как угодить своим гостям. В перерывах между сценками Вифания сообщила старому сенатору, что мимы появились на улицах и площадях Александрии, где бродячие актеры ставили свои ящики с реквизитом и устраивали импровизированные представления, довольствуясь тем, что подавали им случайные зрители. Это, настойчиво подчеркнула Вифания, был единственный способ посмотреть на выступление настоящего мима, хотя человек, приглашенный Клодией, достаточно хорош для римской аудитории.

Актер закончил последнюю сценку под гром аплодисментов. Перед зрителями появилась Клодия.

— А теперь кое-что особенное, — сказала она. — Один мой старый друг вернулся из своих скитаний по Востоку…

— Как Одиссей? — спросил кто-то из гостей. Я оглянулся и увидел, что это тот самый человек с растрепанными волосами.

— Если Катулл — Одиссей, то кто тогда Пенелопа? Клодия? — спросил один его друзей.

— Надеюсь, что нет, — добавил другой. — Ты же знаешь, что сделал Одиссей с женихами Пенелопы, — он испортил вечеринку и перебил их всех!

— Так вот, как я сказала, — продолжила Клодия, возвышая голос над смехом гостей, — один мой старым друг вернулся в Рим. Должно быть, он стал мудрее, определенно — старше, по крайней мере на один год; кроме того, он привез свои новые стихи, чтобы поделиться ими сегодня вечером с нами. Я говорю о нашем дорогом веронском друге Гае Валерии Катулле, чьи стихи раньше трогали всех нас.