Он заметил, что я разглядываю в тусклом свете светильника небольшие ярлычки, прикрепленные к свиткам.
— Там в основном греческие поэты, — объяснил он, снимая тогу. — Книги и постель. Все, что нужно человеку. Все остальное лишь отвлекало бы меня от действительности.
— От чтения книг?
— Или от использования постели. — Он накинул на себя тунику и упал на ложе. — Ну давай, здесь хватит места для двоих. Хотя должен предупредить, что я достаточно пьян и могу напасть на тебя.
— Я пожилой человек с негнущимися суставами и седой бородой.
— Да, но запах от тебя идет такой, что устоять невозможно.
— Что?
— От тебя пахнет ее духами.
— А от тебя разит вином, Катулл. Впрочем, это лучше, чем мочой.
— Что?
Я коротко рассказал о своем столкновении с Эгнатием, думая, что ему будет интересно узнать, как я использовал одно из его стихотворений для прощального
выстрела. Лишь когда останавливаться было поздно, я понял, что совершил ошибку.
— Так значит, сейчас он с ней, в эту самую минуту, — сказал он, скрипя зубами. — Эгнатий и Лесбия. Проклятье им обоим!
— Ты начал рассказывать мне в таверне историю, — сказал я, чтобы отвлечь его.
— Историю?
— О скандале, произошедшем с одним из ее предков. С каким-то Аппием Клавдием. Не с тем, что строил храмы и акведуки…
— Ах да, с тем, что пытался изнасиловать Вергинию. Единственный предок, о котором род Клавдиев вспоминать не любит. Однако нынешнее поколение их потомков больше похоже на него, чем на всю эту вереницу безупречных добродетелей на пьедесталах. Ты спрашивал, может ли она пойти на такое безумие, как отравить себя, чтобы досадить любовнику. Конечно, может. Это у нее в крови.
— В крови?
— Слушай. Я расскажу тебе эту историю. Это было давно, на заре республики, после того, как с царями было покончено, но еще до того, как патриции и плебеи научились мирно уживаться друг с другом. Точные даты путаются у меня в голове, — я поэт, а не историк! — но это было в то время, когда десяти сильнейшим мужам удалось захватить власть над государством. Они называли себя децимвирами и установили режим жесточайшего правления. Ради блага Рима, разумеется, — чтобы преодолеть кризис и предотвратить растущую опасность и так далее и тому подобное.
— И Аппий Клавдий был одним из этих децимвиров?
— Да. Ну вот, а в то же самое время в Риме жила одна молодая красивая девушка по имени Вергиния, дочь человека, которого звали Вергиний. Она была девственницей, посватанной за одного молодого политика с блестящим будущим. Но как-то Аппий Клавдий увидел ее, когда она шла в школу для девушек на форуме, и им Овладела безумная похоть. Он преследовал ее повсюду, на улицах и на рынках, пытаясь увести ее из-под бдительного взора старой няньки, задумав соблазнить девушку. Но Вергиния была добродетельна и не хотела иметь ничего общего с развратником. Она отказала ему напрямую, но чем яростнее она отвергала его, тем сильнее он распалялся.
Наконец он задумал план, как ему овладеть ею, хотя бы для того, чтобы успеть подержать в руках всего один раз. Он выждал, когда отец ее отбыл из города на военную службу, и дал необходимые указания одному из своих прислужников по имени Марк. Однажды утром, когда Вергиния шла в школу на форум в сопровождении своей няни, Марк со своими людьми схватили ее. Народ вокруг был шокирован и хотел знать, что происходит. Марк заявил, что эта девушка — его рабыня и что он предъявляет свои права на нее. Люди прекрасно знали, что отцом Вергинии был Вергиний, но они также знали, что Марк — прислужник Аппия Клавдия, и они испугались, так что когда он поднял шум по поводу справедливости, законности и своих прав, ему позволили увести Вергинию и представить ее трибуналу, чтобы тот рассудил дело по закону.
Разумеется, единственным судьей трибунала был не кто иной, как децимвир Аппий Клавдий. Его прислужник Марк заученно рассказал нелепую историю: будто бы Вергиния была дочерью вовсе не Вергиния, а одного из рабов этого Марка, будто она была выкрадена из его дома еще ребенком и будто Вергиний воспитал ее как собственную дочь. Марк заявил, что представит доказательства своих слов позже. Суть дела заключалась в том, что девушка была рабыней, его рабыней, и он предъявлял на нее права, которые имел согласно закону.