Когда Венера смеется

— С самого начала путешествия! О да, я нисколько не сомневаюсь, хоть мне и стыдно об этом говорить. Как иначе его люди могли узнать, на какие дома нападать в Неаполе? Или откуда им могло быть известно, когда спутники Онклепиона отправятся на рынок в Путеолах, чтобы натравить на них мальчишек? Кто еще мог незаметно подсыпать отраву в питье волам в Капуе? Все эти двадцать лет царь Птолемей правил Египтом при помощи подкупа, предательства и террора. Его агенты знали, как можно использовать слабых и заставить замолчать сильных.

На следующее утро после того, как дом Паллы сгорел, и пока рабы Паллы охраняли нас от нападения, которое, я боялся, все еще могло последовать, я собрал в лесу у ручья остатки нашей делегации. Я ожидал, что еще кто-нибудь решит вернуться домой, но был поражен, увидев, как мало человек согласились продолжать путь в Рим. Всего пятнадцать! Даже Онклепион присоединился к тем, кто решил возвращаться. Я говорил им, что они застрянут на зиму в Путеолах или в Неаполе, где не смогут нанять корабль, который отвез бы их домой, потому что навигационный сезон уже закончился. Но их было не переубедить. Раз царь Птолемей увидит, что они повернули прочь от Рима и больше не собираются обращаться с просьбами в сенат, он прекратит преследование — так они рассуждали, и я не мог отговорить их никакими доводами. Онклепион даже стал насмехаться надо мной в споре по этому вопросу. Я был оскорблен тем, какой грубой софистикой он прикрывал собственную трусость. Еще более оскорбителен оказался факт, что пять человек из тех, кто первоначально решил остаться со мной, объявили, что Онклепион убедил их своим красноречием, и присоединились к дезертирам!

Haс осталось всего десять из сотни, вышедшей из Александрии, чтобы предстать перед сенатом, вооруженных праведным негодованием и уверенностью в том, что боги будут способствовать правому делу. Сопровождаемые лишь нашими рабами, мы продолжили наш скорбный путь в Рим. Нас ожидала не торжественная встреча! Вместо этого мы проскользнули в ворота, словно воры, надеясь избежать постороннего внимания. Мы рассыпались по городу, остановившись у друзей и знакомых; многие отказывали нам в приюте, узнав, какие неприятности мы навлекли на своих хозяев в Неаполе и Путеолах, а также о том ущербе, который претерпело имущество Паллы! Тем временем мы обратились с петицией к сенату, испрашивая приема, — но сенат ответил нам молчанием.

Дион повернулся лицом к жаровне и стал глядеть в пламя.

— Какая зима! В Александрии не бывает таких холодных зим. Как вы, римляне, их переносите? Я заворачиваюсь в одеяла по ночам, но все равно не перестаю дрожать от холода. Какой ужас! А эти убийства…

Он начал дрожать и не мог остановиться.

— Позвать рабыню, чтобы она принесла тебе одеяло? — спросил я.

— Нет-нет, это не от холода. — Он обнял себя руками, ему наконец удалось глубоко вздохнуть и успокоиться. — В течение всех этих ужасных дней в Неаполе, в Путеолах и на дороге я утешал себя только одной мыслью: «Вот доберемся до Рима, — говорил я себе, — вот только доберемся до Рима…» Но сами видите, в рассуждении моем был изъян, потому что я никогда не доводил его до конца. Вот мы доберемся до Рима — и что? Говорил ли я себе: «Когда мы доберемся до Рима, нас останется всего десять человек?» Думал ли я, что сенат отнесется к нам с пренебрежением и откажется даже выслушать меня? Или что измена и предательство на этом не закончатся и я вынужден буду потерять веру даже в тех, кому по выезде из Александрии доверял больше всего? Что нас будут убивать одного за другим, пока не останется лишь крохотная горстка — самим фактом своего выживания свидетельствующие о том, что они и есть предатели, инструменты в руках царя Птолемея? Понимаешь ты теперь, что произошло со мной, Гордиан?

Дион протянул руки умоляющим жестом, и на лице его отразилась вся мера отчаяния, перенесенного им за последние дни.

— Я покидал Александрию полный беспокойства, но полный также и надежды. А теперь…

— Убийства, ты сказал. Здесь, в Риме?

— Да. По меньшей мере три с тех пор, как мы прибыли. Мы все остановились в разных домах, у людей, которым, я знал, можно было доверять. Понимаешь, я боялся еще одного крупного нападения, пока не понял, что Рим это Рим, а не Неаполь или Путеолы. Даже царь Птолемей не осмелится организовать крупное нападение или затеять мятеж на глазах у сената. Правители Рима еще терпят подобные вопиющие преступления где-нибудь вдалеке, но не у себя под носом. Ни один чужеземный царь не решится подстрекать толпу, устраивать поджог или призывать к открытой резне в самом Риме.

— Ты прав. Сенаторы берегут эти привилегии для себя.

— Поэтому царь Птолемей переменил тактику. Вместо того чтобы нападать на нас, когда мы все вместе, он решил попытаться уничтожить нас по одному.

— Каким образом?

— Не поднимая шума. Яд. Веревка. Удар кинжалом.

— С ведома ваших хозяев?

Дион помедлил.