Когда воют волки

— Да. Судя по всему, это они.

— Можешь провести меня туда?

— Я как свои пять пальцев знаю эту дорогу, даже за Ронкадором. До Пусорео идет проезжая дорога, а дальше просека. Я собирал каучук в тех местах. Только вот что, идти придется низиной, в горах бродят ягуары и, может быть, даже дикие индейские племена.

— Собирайся, я заплачу как следует. Только пошли побыстрее.

— Я готов.

— Если проведешь напрямик, получишь сапоги и еще кое-что.

— Хорошо, сеньор. Но позвольте мне убить Серодио.

— Нет. Он мой…

— Нет, я убью его. Серодио меня обидел… Он меня презирает…

Положил я ружье и патроны во вьюк, нож заткнул за пояс; Леонсио пешком, а я верхом отправились к хребту Ронкадор, который был далеко к северо-западу, раза в два дальше, чем отсюда до Шавеса, а может, и того дальше. Пока мы двигались, Леонсио рассказал мне, сколько ему пришлось обойти да расспросить, чтобы узнать, где укрылась наша парочка. В конце концов он встретил сборщика каучука, который знал это. Когда я выслушал рассказ негра, мои прежние подозрения усилились, превратившись в уверенность: Серодио было известно, как рьяно я разыскиваю его, однако, не зная, где он, и он укрылся в лесу, бандит этакий. Несколько дней бродил он вокруг Куиабы, прячась в зарослях и выжидая, что будет. Узнав, что я поднялся после болезни и больше мне ничто не мешает его разыскивать, он решил, что ему лучше убраться подальше. Унес ли он с собой драгоценные камни? Дьявол нашептывал мне, что ни за что на свете он не станет держать их далеко от себя. Вор всегда носит при себе свою добычу. Я спрашивал себя, что же мне делать, и не находил ответа. Я не мог поставить себя на место вора, потому что никогда им не был, и не знал, куда он отправился и что думает делать, но был твердо уверен, что камни он унес с собой.

— А ты не ошибся, Леонсио?

— Нет, сеньор.

Это я знал, пожалуй, лучше его самого. Леонсио Жауро шел по следам Матурины, поэтому я доверился негру, как слепец поводырю. Двигаясь, можно сказать, на ощупь, раскладывая на ночь большие костры, продираясь по тропам, проложенным сборщиками каучука, питаясь медом и пальмовыми побегами, мы добрались однажды вечером до хребта Ронкадор. Оттуда слышался беспрерывный рев ягуаров. Каждый раз, как этот рев доносился до нас, лошадь вздрагивала, словно ее прижигали раскаленным железом. Видно, там было много всякого зверья, и я подумал, не потому ли этот хребет назвали Ронкадор[17]. Поднялись мы на одну вершину, такую же голую, как наши горы, и я стал оглядывать окрестности. Посмотрел в одну сторону, посмотрел в другую: кругом густые заросли деревьев, кустарника, громоздятся горы, как в день сотворения мира.

Мне показалось, что вдалеке взлетела стая цапель, наверно, так оно и было; солнце ярко освещало их, да и облака не могли так быстро нестись. Долго простоял я на вершине; Леонсио, державший лошадь за уздцы, был рядом — может быть, он молил бога избавить меня от отчаяния, а может, поняв мою мысль, тоже всматривался вдаль. И вот, уж не знаю, к счастью или к несчастью для меня, я увидел столб дыма, который поднимался с берега реки в нескольких километрах от нас. Я показал его Леонсио. Негр на какой-то миг замер, внимательно вглядываясь, потом воскликнул:

— Это они, сеньор!

— Может быть, это индеец… или сборщик каучука?

— Что вы, сеньор Ловадеуш! Индейцы зажигают огонь только в своих стойбищах, а сборщиков тут нет…

Я согласился с ним, и мы поскорее пустились к тому месту напрямик, словно ястребы за добычей. Мы еле держались на ногах, ибо крюки все же приходилось делать, и мы потратили больше двух часов. Наши руки и лица были расцарапаны в кровь колючими шипами. Когда мы подошли совсем близко, я приказал Леонсио остаться с лошадью, а сам с бьющимся от волнения сердцем стал пробираться по чаще. Скоро я увидел бамбуковые заросли у реки и спрятался в них. Святой боже, негр был абсолютно прав: это были они. В груди у меня закипело. Бог могущ, но и воля человека тоже немало значит. Серодио сдирал шкуру с броненосца, а негритянка с кокосовым орехом шла к реке за водой. Я стал приближаться к ним, то прячась за карликовые пальмы, то крадучись в высокой траве, нож я держал в зубах. Когда до Серодио оставалось шагов шесть, я прыгнул не хуже ягуара. Серодио от неожиданности оторопел, он даже не разобрал, кто напал на него: то ли индеец, то ли хищный зверь. Я повалил его и уперся коленом ему в грудь, одной рукой я схватил его за шею, другую, в которой был нож, занес над ним. Серодио от страха не мог шелохнуться и только таращил глаза.

— Твоя жизнь на лезвии этого ножа. Где то, что ты украл?..

Он не ответил ни слова.

— Молчишь? Прощайся с жизнью.

Я почувствовал, что он шевельнулся и тяжело задышал, очевидно пытаясь высвободиться. Но силы были неравны — я был вооружен и к тому же несравнимо сильнее его, и это он отлично знал, так как однажды мы с ним боролись. Видя, что он слабеет, я разжал пальцы, словно клещи охватившие шею Серодио. Хриплым голосом, похожим на стон, он еле выговорил:

— Не убивай меня. Я отдам тебе все…

— Мне всего не надо. Я хочу только свое…