Когда воют волки

Штрейт остался жив, но навсегда потерял правый глаз, вместо которого ему вставили стеклянный. Такое увечье кое-кто был склонен считать символичным — правительственный уполномоченный, как и само правительство, напоминал циклопа, его взгляды не отличались многосторонностью, и это не могло не броситься в глаза. Хотя Штрейт и оправился, его увечье и нападение, жертвой которого он стал, требовали возмездия. Целая свора вооруженных агентов была спущена на горцев, повсюду шныряли их джипы. Те из крестьян, которые действительно совершили что-то преступное, например стреляли, несмотря на то, что карательная экспедиция была окружена тайной, прослышали о ней и сумели вовремя скрыться в зарослях, ущельях или спрятаться в хлевах. Во всяком случае, полиции удалось взять лишь тех, кто не боялся ареста, потому что не принимал никакого участия в бунте или принимал, но не сделал ничего предосудительного. Однако стражи общественного порядка непременно хотели найти преступников и арестовали в некоторых горных деревнях всех тех, кто был против лесопосадок и чем-либо выделялся среди остальных: то ли благосостоянием, то ли своим занятием, то ли просто пользовался уважением. Но однажды, появившись как будто совсем неожиданно, хотя дальнейшее было очень подозрительно, полиция арестовала Мануэла Ловадеуша, трактирщика Накомбу, Жусто Родригиша — председателя жунты, Мануэла до Розарио, Алонзо Рибелаша, Жоакима Пиррасу и старост деревень Азенья-да-Мора, Коргу-даш-Лонтраш, Валадим-даш-Кабраш, Фаваиш Кеймадуш и других. Всего двадцать четыре крестьянина, которые никогда не думали, что им придется греметь кандалами, трудолюбивых, рассудительных и почтенных. Их назвал д-р Лабао после того, как пошептался с Гнидой, мстившим за старые обиды и расчищавшим себе путь к власти. Арестованные в отчаянии рвали волосы, проклиная свою судьбу. Одни рыдали, другие настолько растерялись, что выдали родных, преувеличив их вину и забыв о тех, кто действительно оказал сопротивление или был вооружен. Однако это бесстыдное обнажение низменных чувств, эта нравственная капитуляция, приятные для властей, когда речь идет о лицах важных или занимающих в обществе видное положение, не интересовали их, когда дело коснулось невежественных мужиков. Властям были нужны козлы отпущения. Арестованных отправили в окружную тюрьму терпеливо ждать, когда решится их судьба. Среди этих людей, которые плакали, охали, на кого-то жаловались, кого-то проклинали, клялись, что теперь будут покорны и были готовы лизать сапоги д-ра Лабао, Мануэл Ловадеуш оставался одним из тех, кто держался достойно, с невозмутимым спокойствием, никого не обвиняя и не позволяя себя жалеть. Замкнувшись в гордом молчании, он позволил двум надутым от важности агентам тайной полиции увести себя в город. Подобного поведения было достаточно, чтобы назвать Ловадеуша главарем.

— Главарь?! — проворчал старый Теотониу, снимая шапку, чтобы показать свои седые волосы одному из сыщиков. — Поверьте, сеньор, это не так. Мой сын просто честный, не потерявший стыда человек.

— Вот таких-то нам и нужно. А этой мрази у нас полно, — агент показал на арестованных, жалких, как ягнята у ворот бойни.

После первых жертв Молоху общественного порядка полиция начала шнырять по деревням в поисках других бунтарей, совершивших поступки, наказуемые законом. Жоао Ребордао удалось скрыться в Кантас-да-Пенья-Воуга, где по диким зарослям бродили волки, а может быть, он уехал в Бразилию, ходил и такой слух. Многие затаились и выжидали. Полицейские для порядка попытались обыскать девушек, но получили пощечину — возмездие, которое в простонародье еще не вышло из моды. А потом, расстреляв все запасы патронов и распугав всех воробьев, они вернулись в Руа-Формозу, предварительно отправив в тюрьму еще партию простаков, более невиновных, чем те, что были отправлены раньше.