Когда воют волки

Самым подлым среди них был председатель д-р Отавио Роувиньо Эстронка Бритейрос, он был глух, но из гордости не признавался в этом и, когда с ним говорили, напряженно старался догадаться, о чем идет речь. Поэтому на заседаниях часто оказывался в смешном положении. Он неудачно женился в Алентежо, куда ему помог попасть приятель министр, обещавший Отавио богатую жену. Но Отавио Роувиньо женился на бедной, соблазнившись мешками с пшеницей, которые оказались заложенными, и с тех пор, так и не разбогатев, стал скупым, всегда всем недовольным, ко всему равнодушным. Других ценных качеств, необходимых, чтобы взбираться по служебной лестнице, он не имел, однако взобрался, что свидетельствует о его упорстве. Он был судьей в Порто, а родился в Майе. Старый дом отца, бродячего торговца, он со временем снес и сумел построить себе настоящий дворец, так что кое-чего ему все же удалось добиться. Но успех не всегда ему сопутствовал. При крещении он получил имя Отавио Роувиньо. На свой страх и риск, воспользовавшись дальним родством с дворянином, незаконным сыном которого был его дед по отцу, он добавил еще — Эстронка Бритейрос.

Один из членов суда, Адалберто Фернандиш, очень напоминал мясника — громадный, крепкий, толстомордый, он словно топором орудовал за судейским столом. Во времена, когда еще были виселицы, ему вполне бы подошла роль палача. Наказания он всегда требовал самого строгого из тех, что полагались по закону. Его приговоры отличались жестокостью и публиковались в ведомственных газетах как образец правосудия. Ходили слухи, что его семенная жизнь сложилась очень неудачно: жена была расточительна и развратна, оба сына — шалопаи, дочь — слабоумная. Поэтому он и лютовал, как зверь.

Другой судья — Жозе Рамос Коэльо, скользкий, как угорь, был абсолютнейшим нулем. В суд он пролез благодаря своему ничтожеству и подхалимству. Бледный, сухой, с бесцветными глазами, холостяк и женоненавистник, он превыше всего ценил порядок в делопроизводстве и быстроту при разборе дел. Подсудимый, который проявлял неучтивость, то есть сидел, открывал рот, зевал, говорил и смеялся не так, как это полагалось, по мнению Коэльо, получал максимальное наказание, и упаси бог если он заметит, как кто-нибудь ковыряет в носу, трещит суставами пальцев, ерзает на скамье, кладет ногу на ногу или сопит. У себе подобных он не терпел даже маленьких слабостей, а непочтительность почитал самым большим недостатком. Подсудимый же, который казался ему покорным, как раскаявшийся грешник, хотя его покорность была всего лишь смирением закоренелого вора, не оправдывался только в том случае, если изнасиловал монахиню или голодный был пойман с поличным при краже хлеба. Объяснялось это тем, что сеньор Коэльо был ревностным католиком и не допускал посягательств на чужую собственность. Собственность для него, владельца небольшого счета в банке и земельного участка в Оисе, представляла собой «основу общества, создающую и облагораживающую личность», он где-то вычитал эту фразу и повторял ее по каждому поводу.

Представитель министерства внутренних дел, выездной судья Илдебрандо Соберано Перес был подлецом высшей марки. Он был словно рожден для того, чтобы нагонять страх, адвокаты его боялись и ненавидели, его коллеги делали вид, что уважают его, однако в душе желали ему смерти. Ведь он был представителем и проводником воли властей и всячески давал понять, что сам министр прислушивается к его мнению. Небольшого роста, с маленькими и колючими птичьими глазками, он любил бросать многозначительные взгляды, якобы свидетельствующие о его мудрости и проницательности, иногда это ему удавалось. Розовенький и круглый, как барабан, он всегда был отлично одет и непрестанно поправлял что-нибудь в своем туалете: то складку на брюках, то галстук, даже полы его пиджака под тогой лежали строго вертикально. Щегольство не раз помогало Пересу, благодаря ему и другим приемам обольщения он завоевал дочь одного политикана времен монархии, который умер одновременно с королевской властью и оставил приличное состояние. Чтобы польстить одному видному чинуше, Перес и позже использовал свою славу щеголя, помог ему надеть сюртук, поцеловал ручку, поднес огонек зажигалки и с видом знатока воскликнул:

— Поистине королевский костюм!