Когда воют волки

— Здесь алмазы. Завтра вы скажете, что я остался на ранчо, заболел лихорадкой, а я приду сюда.

Так и сделали. За ночь я один нашел алмазов больше, чем мы трое за все время, что были там. Чтобы не привлекать внимания, мы по очереди, один день Серодио, другой я, то ссылаясь на лихорадку, то на вызов в контору, ходили к нашему тайнику. Однако нам пришлось принять в долю и негритянку, иначе она не стала бы молчать. Ну и поработали же мы! Через два года каторжных трудов и всяческих ухищрений у нас был целый мешочек камней — почти все алмазы и много аметистов. Один алмаз был с голубиное яйцо, а другой еще крупнее, пожалуй с куриное. Мы прикинули и решили, что один из камней весит больше тридцати каратов и вместе со вторым, который был без единой трещины, составляет целое состояние.

Вечером того дня, когда нам попался этот крупный камень, Серодио плясал с Леонсио до Жауро, Матуриной и всей братией. Затем он велел принести водки, все напились, а негр больше всех. Серодио взял гитару и запел, перебирая струны:

Моя черная, моя черная,

              Моя черная!

Если я попрошу,

              Моя черная,

Ты позволишь

Твой ротик поцеловать,

              Моя черная,

Там на ранчо,

              Моя черная,

Под персиком,

              Моя черная.

Так люблю, так люблю я тебя,

              Моя черная.

Он был пьян, и ему взбрело в голову, что Матурина должна спать с Леонсио.

— Переспи с ним, Матурина! Утешь ради меня бедного негра…

— Бессовестный! Я тебе не посудина поганая!

— Нет, у тебя сердца!

— Может быть, но я не пойду ко всякому!

Леонсио воспринял это как насмешку и разозлился. Он бросился на Серодио, но мы не могли допустить, чтобы негр его убил. Негра так отколотили, что к нарам его пришлось вести под руки.

В Куиабу приезжали торговцы камнями, обычно голландцы и немцы. Мы знали, что они сбивают цены, утверждая, будто один камень не чистой воды, другой с пятнами, третий после шлифовки будет никуда не годен. Поэтому мы старались продать им поменьше, лишь бы выручить на самое необходимое. К черту этих скряг! Мы были богаты, но наше богатство еще нужно было получить. В этом была вся загвоздка, и это заставляло нас призадуматься. Мы решили кое-что сбыть на месте, а потом осторожно, чтобы не вызвать подозрений, поехать в Сан-Пауло и продать там остальное. Так и сделали, продали мелочь и припрятали все, что за два года было добыто двумя жадными до работы мужчинами, но и эта мелочь принесла нам добрую пригоршню монет, которую мы разделили по-братски. Накануне отъезда я пошел в Куиабу купить себе костюм, поскольку походил на бандита с большой дороги. Вернувшись, я нашел ранчо Серодио запертым, никто не мог мне сказать, куда девались он и его негритянка. Я решил, что он тоже пошел по магазинам, и стал ждать. Ночь миновала, а они не появлялись, я уже не на шутку переволновался, пошел на ранчо, взломал дверь и увидел, что внутри пусто. Сердце мое остановилось, и я сказал себе: «Ну, Мануэл, кажется, тебя обокрали!»

Тогда я побежал спросить хоть кого-нибудь, поднял шум, да поздно. Они направились просекой в Касереш, и я сразу понял, что из порта на Парагвае они удерут в Аргентину или еще куда-нибудь подальше. Нанял я лошадь, хотя нет, купил, потому что нанять стоило нисколько не дешевле, а я и так еле наскреб денег. И как только наступило утро, ибо ночью одному в лесу опасно, поскакал. К вечеру добрался до селения, которое называется Носса-Сеньора-до-Ливраменто и стал расспрашивать. Но никто их не видел.

Я вернулся назад. Помчался в другое селение, куда они могли убежать: Санто-Антонио-ди-Леверже. Там их тоже не видели. Прошло два дня, я поехал в городок Поконе, до которого было километров двадцать. Там то же самое. Я метался в отчаянии и наконец решил позвать на помощь полицию и местных жителей, пообещав хорошо заплатить им, хотя у меня не было ничего, кроме горстки монет, доставшихся мне, как я уже говорил, после продажи камней голландцу. Я отдал их, не задумываясь. В конце концов меня охватила такая ярость, что у меня началась лихорадка, и я два дня не мог шевельнуться. Меня мучали кошмарные сны: то Серодио убивал меня, то я убивал Серодио, негритянка плясала свои обрядовые танцы и продавала мою душу дьяволу. Когда благодаря хинину я наконец поднялся, я уже не думал о потерянном и жаждал только мести. Но как ее осуществить? Прошло больше десяти дней, и эти негодяи, наверно, были уже далеко. Леонсио до Жауро все это время ходил мрачный и хмурый и, как я полагал, тоже был не прочь поймать беглецов, и, надо сказать, с его собачьим нюхом это ему удалось. Однажды вечером он подошел ко мне и сказал:

— Сеньор Ловадеуш, я знаю, где Матурина…

— Знаешь?! А Серодио?

— И Серодио там.

— Где же они?

— За рекой Мортеш, на западе.

— Черт побери, в самом аду…

— Не совсем так, сеньор, но если туда идти, нужно пробираться по склону очень высокого хребта Ронкадор…

— Откуда ты знаешь?

— От одного сборщика каучука, который добывал его для голландца…

— Ты уверен?

— Да. Судя по всему, это они.

— Можешь провести меня туда?