Когда возвращается радуга. Книга 1

Она ещё успела погрозить Кекем пальцем и заставить съесть всё до крошки. Слишком уж голодно блестели у той глаза. Судя по задумчивому виду, с которым, отдуваясь, девчонка приканчивала чашку йогурта, часть вечерней трапезы всё же будет утаена и снесена…снова в хаммам? Надо поговорить с Нухой: кто там у неё, всё-таки? Хорошо, если мать или сестра, или ещё какая родственница или подруга; а если евнух или приходящий работник — пресечь немедля. Впрочем, что зря раньше времени себя распалять?

Айлин не любила откладывать дела на «потом». И не удивительно, что, после короткого разговора с главной смотрительницей у неё состоялась куда более длинная беседа с красноволосой когда-то Мэг. После этого разговора дотошной вдове стало многое понятно, как и то, что осталось в прошлом её новой «бабочки» обширное тёмное пятно, сквозь которое ей нипочём не позволят взглянуть. Что-то там, в прошлом матери и дочери, скрывалось такое, отчего на лицо Мэгги Северянки ложилась тень замкнутости и тайного страха.

Айлин-ханум была терпеливой. И понимала, что о страшных семейных тайнах не рассказывают первым встречным, хоть и благодетельницам. Она подождёт.

А пока что заглянет к валиде Гизем, как и обещала. Сегодняшние разговоры о рыжих ещё не окончены.

…Вечером всех «младшеньких» и не готовых пока предстать перед ликом светлейшего султана, спровадили в сад, в отдалённый уголок, чтобы не попались на глаза Величайшему, буде тому вздумается пройтись среди тенистых деревьев с какой-нибудь пери, полюбоваться розами и павлинами и вкусить сладостей на зелёной лужайке, овеваемой не опахалами арапов, но нежнейшим ветерком с Босфора. В Большом гаремном зале остались избранные. И новенькие одалиски, удостоенные великой чести предстать. Гарем лихорадило.

В который раз пересматривались наряды, укладывались или вроде бы небрежно рассыпались кудри, деликатнейшим образом, чтобы практически не было заметно краски, сурьмились брови и ресницы. Возжигались курильницы, но только с одним видом благовония: сегодня была середина недели, день жасмина. Но курильниц ставилось не более одной в каждом из двух отделений-эркеров, чтобы аромат не накапливался до удушливого. Духами на смотринах пользоваться не разрешали: повелитель не любил слишком уж буйного разгула ароматов, а когда под одной крышей собирается не менее полусотни надушенных красавиц — этого не избежать. Надевались лучшие серьги и звончайшие браслеты, тонкие щиколотки украшались цепочками, доставались шали и прозрачнейшие ткани, вроде бы и облекающие тонкие станы и полные груди, но в то же время ничего не скрывающие. Горели глаза. Пылали щёки, не нуждающиеся в румянах. Всё вокруг жило лихорадочным ожиданием.

Одна Марджина была спокойна, как стойкий воин своего племени. Она вышла на охоту во всеоружии и теперь не торопилась выложиться в броске, который мог стать первым и последним. К зверю нужно было присмотреться. Изучить вблизи. Почувствовать его запах — а, значит, вдохнуть частичку его самого. Самой же остаться пока незамеченной.

Поэтому… она и ухом не повела, когда её едва ли не нагло оттеснила из первого ряда наложниц одна из наиболее шустрых дев, метящих в икбал. Марджина знала: всё равно кальян, предназначенный для величайшего султана, возжечь и преподнести будет поручено ей. Так распорядилась валиде

Прежде, чем подсоединить верхнюю часть кальяна, она опустила в колбу несколько кубиков льда из замороженного крепкого настоя лимонной и перечной мяты. А в табачную смесь добавила три щепотки смеси степных трав — чабреца, ковыли и полыни. Этой хитрости научила её валиде-султан, а секрет замороженных кубиков поведал один умелец, с которым нубийка расплатилась за науку двумя золотыми кольцами. Краем глаза она заметила, что Великий, с удовольствием расположившийся на широком низком диване в окружении своих пери и подушек, наблюдает за её манипуляциями. Пожалуй, его заинтересовали не только новые ингредиенты в табаке, но и сама девушка, казалось, не испытывающая к нему, великому, ни страха, вполне естественного, ни ещё более естественного желания понравиться. Все девы так и увивались вокруг него, великого Хромца. Эта же вела себя, как королева. И в почтении, с которым преподнесла ему мундштук, сквозило не более уважения или любви, чем, допустим, к пожилому отцу. Что ж, пожалуй, такая игра… забавляла. Равнодушных к нему здесь быть не могло, а, значит, девушка искусно притворялась.

Усмехнувшись, Хромец протянул ей мундштук — раскурить. Обычно он не доверял этой привилегии никому, но… хотел посмотреть, что из этого выйдет. И не пожалел. Не торопясь, чернокожая красавица подсела рядом, и, пока втягивала в себя дым, её щёки слегка западали, подчёркивая красивые скулы, высокие, как у самого чингизида. Дым приятно контрастировал с чёрной атласной кожей и навевал воспоминания о молодости: о бескрайних степях, табунах диких кобылиц, необузданных, как, наверняка, и эта гордячка, если сбросит с себя личину бесстрастного идола…